Сначала они собирались зайти в кафе, но каким-то образом попали в бар. Веселый и не такой уж старый Миша оказался большим знатоком коктейлей, и когда они через два часа дегустации вышли из бара, то уже договорились о совместной работе и перешли на «ты». Он в прежней жизни был главрежем и худруком, теперь стал помрежем и ассистентом, работал по всей стране, иногда даже на Бродвее, чаще в маленьких театрах. Ларе он предложил работу непостоянную и малооплачиваемую, но зато интересную.
Главное – говорить с ним было легко. Они были ровесниками по эмиграции, приехали в один год. Ничего ему объяснять не надо было.
– А ты заметила, Ларочка, что кремнистый путь больше не блестит? С тех пор как город благоустроился и очистился, нет больше алмазного блеска под ногами, свет фонарей не отражается в россыпях битого стекла. А ведь в первые годы мы ходили по осколкам, и все блестело и сверкало. Вот скажи мне, что ли именно трудностью, почти невозможностью выживания этот город и дает чувство триумфа? Как бывает женщина, фам такая фаталь, не красотой берет, а именно стервозностью. Этот город ведь не место жительства, а вид спорта. И не архитектура делает его прекрасным, а постоянное ощущение: я выжил. Вот еще одна весна, еще одна осень, а я-то выжил. Я все еще здесь. Вот февраль свирепствует, вот потеплело, деревья расцветают, вот акациями пахнет и к июлю светлячки начинают мерцать в парках, вот уже листья шуршат под ногами, дети бегают по улицам ряженые задолго до Хеллоуина, тонкий холод утром, бруснику продают к Благодарению и опять уже предчувствие Рождества – а я все еще здесь. Вот ресторан закрылся, прогорел и магазинчик угловой к черту обанкротился – а я выжил, я цепляюсь за подножку уходящего поезда, еще не сорвался.
Тут он поцеловал Ларису в щечку.
– Но вот что я тебе хочу сказать, Ларочка, просто в виде предупреждения: бывают такие люди, у которых все с плохо скрытой антипатией занимают деньги. Они расхлебывают все неприятности, раздают лекарства, муку, билеты на последний поезд из военной зоны. Учти: они скучные, эти персонажи. Добродетель их малоромантична. Кстати, и нации такие бывают: посмотри на наших теперешних сограждан. Эти люди вечно стремятся всем помогать, и никто им за эту помощь особенно не благодарен.
Вот и ты, Ларочка, боюсь, из той же породы. А Поэт твой – он в молодости наверняка был шалопаем, потом стал балбесом, теперь явный олух, а скоро старость подойдет – станет маразматиком.
– Ну зачем уж ты так! Миша, вот ты очень интересно говоришь, удовольствие послушать – но зачем так зло? Ведь он Поэт. Я постоянно о деньгах беспокоюсь, о страховке, что будет, если заболею, – в моей профессии вечно неприятности со спиной и с ногами. А Поэт – он совершенно бескорыстен, как птица небесная. Он презирает деньги.