Не поразительно ли, что ты – ты! – оскорбляешь меня – меня! – который был твоим ментором, стоял у истоков твоей карьеры? Не потому ли, что многие из твоих «оригинальных» идей были тебе подсказаны… кем? Не мною ли, скромным преподавателем колледжа, так и оставшимся на всю жизнь в тени?
Если моя карьера не расцвела, то кого я должен за это благодарить? Не того ли, кто три с половиной года назад в кулуарах симпозиума (на который меня, как обычно, не пригласили) употребил в мой адрес такие выражения, как «зануда» и даже «бесплодная смоковница»?.. Твоя дутая репутация лопнет, как только все окончательно поймут, что она построена на бесчестной эксплуатации подлинных талантов, скромных тружеников науки – таких ученых, как я.
А за попытки разрушить мою репутацию ты еще ответишь! И уже судьба начинает призывать тебя к ответу. Неужели ты думаешь, что обрушившиеся на тебя семейные беды – смерть жены, горе осиротевших детей – никак не связаны с глубокой бесчестностью твоего поведения, в том числе и в отношении меня?
В.
P. S. И каким ужасным, полуграмотным стилем написано твое письмо!
Уважаемый Александр!
И вновь я, уже в который раз ‹нрзб›. Приходится писать от руки, но, несмотря на возраст и болезнь ‹нрзб›, не жди, что, удалившись на покой, ‹нрзб›, не прощу тебе ‹…›
И ‹…› Нобеля тебе ‹…› не видать, не видать, не видать!
В.
В маленьком городе N, думает он, в маленьком европейском городе N они встретятся после многолетней разлуки…
Эти слова всю ночь вертелись у него в голове утомительно, все более теряя смысл. Бессонница прибавила к многолетней разлуке еще полвека.
Он опускает голову над чашкой кофе, чувствуя, как с черепа свисает его лицо, болтаются тяжелые носогубные складки. Плоть, раньше незатруднительная, в последние годы становится ношей, и любое движение теперь включает сознательное механическое усилие. Материя все более отчуждается от души.
Чашка в гостиничном буфете – настоящая, фарфоровая, и кофе настоящий. В той стране, откуда он много лет назад уехал, кофе выдавали в граненых стаканах, и он был похож по цвету на городскую слякоть. А там, где он теперь живет, кофе предлагается с добавлением сладких сиропов, с привкусом ванили, мяты, тыквенного пирога. Как будто варят его дети, играющие в дочки-матери. Но город, в котором они с бывшей женой и незнакомой дочерью должны встретиться после многолетней разлуки, – это город европейский, старинный и исторический. Маленький город N, цивилизованный до такой степени, что каждый фонарный столб здесь – экспонат, каждый житель – экскурсовод.