Но вместо понимания и женского сочувствия я сказала:
– Какие у вас доказательства, что елка незаконная? Знаете ли вы, что такое презумпция невиновности?
Чего?
Нет, это не дружинница спросила «Чего?». Она просто зашлась, подавилась и онемела. Это я теперь спрашиваю: чего? Какая презумпция в то время и в том подвале? И с тем историческим прошлым? Зачем я произносила сложные иностранные слова с явно антисоветским подтекстом в этом логове патриотизма? Ну взяли бы у меня паспорт, увидели бы пятый пункт… Хуже того, я еще вдруг въедливо добавила:
– Чем елочки у людей отбирать, девушка, подумала бы о своей личной жизни… с друзьями бы к праздникам готовилась, на свидания бы ходила… Чем сидеть-то в подвале, молодость губить.
Это была с моей стороны уж и вовсе подлянка. И не только потому, что жила я во всех отношениях лучше этой несчастной хунвейбиновки. Но ведь я подсознательно чувствовала, что моя безграничная наглость и несвойственная мне начальственность тона ее испугают.
И действительно. Ей померещилась, видимо, какая-то сила, блат какой-то могучий… То есть она заорала:
– Я вам не девушка! – прошу заметить, на «вы». – Никакая я вам не девушка!
Но в милицию меня не сдали. Велели чек принести. Квитанцию. Документы на елку. И надеялись они больше меня не видеть.
Ничего подобного. Из подвала я побежала на елочный развал, горя пламенным гражданским негодованием и следуя велению сердца, потому что воспитывалась на тех же примерах и художественных произведениях, что и дружинники, и была во многом на них похожа.
По дороге я звонила из телефонов-автоматов, сообщала подружке, сторожившей моего шестимесячного, сводки с места событий. Подружка меня не останавливала, наоборот – всячески благословляла на бой. Она тоже слышала что-то краем уха о всяких презумпциях и правах человека.
Прибежав на елочный развал, разыскала я елочную начальницу и объяснила ей про несправедливость, права, презумпцию, отсутствующий талончик-квитанцию, дружинников…
Вот на слове «дружинники» заведующая-то и спала с лица, заметалась и начала предлагать мне любую елочку взамен. Хоть до потолка! Свежайшую, из сегодняшнего подвоза!
– Ваша-то, она двух дней не простоит, она старая. И никаких денег не надо, что вы!
Не по ошибке, значит, мне квитанцию не дали. Весь елочный развал на пустыре был левый, нелегальный, государству выручка шла с пятой елочки через десятую. Это был зарождавшийся в те годы частный бизнес. Поэтому даже лампочки веселенькие там не горели, всего-то света было от желтого уличного фонаря. Но мне нужна была квитанция, даже не ради моей изначальной елки, кривобокой и незаконнорожденной. Мне нужно было дружинникам нос утереть, доказать свою правоту и заставить всех чтить и соблюдать!