Магистрат на миг растерялся, а затем снова нахмурился:
– А почему вы сегодня не в море, герр Бьёрнсен? Разве вам не положено ловить кальмаров или охотиться на тюленей? В крайнем случае потрошить и освежевывать туши для общинного пира?
Маева чуть не подавилась кусочком рыбы.
Ганс сощурил глаза:
– У меня выходной. Небольшой приступ spekkfinger[40]. – Он поднял вверх указательный палец, распухший и красный. – Издержки профессии.
– Вы могли бы помочь нашим женщинам готовить еду. Я уверен, что этот недуг не помешал бы вам справиться с женской работой, – язвительно проговорил Иннесборг.
– Я уверен, что ваша жена высоко ценит ваши познания в области женской работы, герр Иннесборг.
Двое мужчин сверлили друг друга тяжелыми взглядами.
Маева сложила свои беспокойные руки на животе, судорожно сжимая рыбину в кулаке и чувствуя неодолимое желание провалиться сквозь землю.
Ганс поднялся и галантно раскланялся:
– Приятно было увидеться снова, фру Альдестад. Надеюсь, мы еще встретимся в церкви. – Он подмигнул Маеве, затем, приподняв шляпу, кивнул магистрату и пошел прочь.
Иннесборг смотрел ему вслед, стиснув зубы. Потом без приглашения, по-хозяйски уселся рядом с Маевой, ненароком задев коленом краешек ее юбки, и сложил руки на собственном выпирающем животе.
Маева неловко заерзала на скамейке. Обернулась к холму, надеясь увидеть Питера.
Магистрат пошевелил пальцами. Оглядел Маеву с головы до ног.
Она смотрела на желтоватую рыбину у себя в руке, на затвердевшие складки сморщенной высушенной кожи. И все-таки краем глаза заметила сапоги магистрата.
Тюленья кожа.
Ее рука напряглась, стиснула рыбину еще сильнее. Маева чувствовала, как потрескивают тонкие волоконца в тисках ее хватки.
– Моя жена, Марен, тоже носит дитя… – рассеянно произнес магистрат и умолк, явно не договорив.
Маева моргнула:
– Это прекрасно. Может быть, наши дети подружатся и будут вместе играть.
Он озадаченно уставился на нее, словно она говорила на иностранном наречии. Потом нахмурился и пробурчал:
– Это вряд ли. – Вышло грубо и резко. Он не стал ничего объяснять, но Маева все поняла.
А потом у нее в животе словно вспорхнула бабочка, и она позабыла о краснолицем мужчине, сидевшем с ней рядом. Позабыла о Гансе, о ярмарке, обо всей деревне.
Она замерла в тихом восторге, прислушиваясь к мягким толчкам изнутри.
Перед скамейкой остановилась старуха в венке из полевых цветов, с глазами почти такими же серебристыми, как ее волосы, свободно распущенные по плечам. Она указала пальцем на Маевин живот.
– Волшебное время, уж наверняка.
Маева кивнула и улыбнулась, радуясь, что хоть у кого-то нашлось для нее доброе слово.