Утро в церкви превратилось в приключение длиной в целый день: я вставала, садилась, опускалась на колени, ходила вприпрыжку, бегала по причалу. Крепко держалась за папину руку. Самая обыкновенная девочка с самыми обыкновенными ножками. Из-за усилий, которые я прилагала, чтобы быть самой обыкновенной, ранки на месте срезанных перепонок не успевали затягиваться и поэтому не заживали.
Папа качает головой:
– Ох, мой маленький kanin, что же ты не сказала, что у тебя идет кровь?
– Мне было так весело, пап. Мне понравилось, как мы пели про Ии-суса.
Мама выгибает бровь:
– По-моему, с ней все в порядке, Питер.
– Посмотри на ее ноги, Мае. Посмотри на ее башмаки. – Он поднимает мои промокшие башмаки, носы у них темные, словно я наступила в лужу.
Мама указывает иголкой в угол под потолком:
– Собери паутину. Приложи к ранкам.
– У меня все хорошо, просто мы много ходили.
– Как же все хорошо, если не хорошо?! У тебя в башмаках хлюпает кровь, Господи Иисусе.
Я морщу нос. Я уже знаю, что имя Иисуса не надо произносить попусту.
– Сегодня воскресенье, Питер. День Господень. – Натянув красную нитку потуже, мама втыкает иголку в канву.
– Я знаю, Мае.
– Так вот, может, не стоило водить Лейду по всей деревне, выставляя ее напоказ, как новую лошадь. – Мама опять отрывается от работы и сердито глядит на папу. – Как я понимаю, добрые прихожане встретили вас с распростертыми объятиями?
– Кстати, все было прекрасно. Ничего страшного не случилось.
Он забывает упомянуть, что все таращились на меня круглыми совиными глазами. Что нам никто не улыбнулся, никто с нами не заговорил.
– Не считая того, что ее башмаки насквозь промокли от крови.
– Вы могли бы остаться дома.
– Откуда мне было знать, что ты будешь срезать перепонки сегодня утром?
– Я срезаю ей перепонки каждую неделю, муж. – Она не смотрит на папу, она смотрит на свое вышивание. – Ты бы знал, если бы бывал дома чаще.
– Но почему именно утром в это воскресенье? Ты же знала, что я поведу ее в церковь. Можно было бы срезать их вечером.
– Перед сном? Чтобы она испачкала кровью постель? – Мама со злостью втыкает иголку в канву. – Хорошо, в следующий раз будешь сам резать ей перепонки. В удобное для тебя время.
– Я не буду ничего резать.
– Почему нет? Господи боже, там совсем мало крови, а если их не срезать, она не сможет нормально ходить. Или держать ложку. Ты этого хочешь? – Иголка замирает в ее руке. Она шепчет себе под нос: – Один ребенок у меня уже есть; двоих мне не надо.
Папа бережно опускает мою ногу, но я слышу, как он скрипит зубами.
– Да, ты даже мысли не допускаешь, чтобы их было двое.