Он уронил своё знамя перед самыми ступенями.
Пётр Пятницкий — рядовой. Впрочем, насколько помнит это теперь его командир, за два, за три дня до броска к рейхстагу ему присвоили младшего сержанта. А он был связным у комбата.
Мы тогда писали о нём в нашей дивизионке, но дальше дивизионки это не пошло. А после имя его стало реже называться.
Он погиб и ничего этого не знает… Но живёт на Брянщине его жена и его теперь уже взрослый сын. И как узнал я недавно, все эти годы они считают своего отца пропавшим без вести…
Он пришёл к нам в дивизию незадолго до наступления на Висле. Это Пятницкий, когда через наши тылы из крепости Шнайдемюль выходила окружённая группировка и немцы отчаянно двигались по дороге вслед за танками, с автоматами, прижатыми у бедра, он, ночью, поставил свой пулемёт на перекрёстке и расстроил их плотную колонну… Об этом и о том, как поднимал он бойцов, залегших перед каналом на площади, можно было бы рассказать подробно. Но я пишу, только как он бежал и как погиб, чтобы знали вы, кто был этот солдат, упавший с флагом перед подъездом рейхстага…
Всё чаще мы, знавшие его, говорим о нём, и судьба его уже не даёт нам покоя.
Не будем забывать мёртвых. Они делят славу с живыми.
Я долго тогда выспрашивал у них, как всё это было и что они испытывали… Но так и не смог занести в мою записную книжку ничего, кроме их имён да кратких биографий.
Разве вот это: что на площади у канала они были впереди пехоты на тридцать метров, а в рейхстаге, когда разыскивали ход наверх, с ними был замкомбата Берест. И ещё: что поставили во столько-то часов. Только это… Подробности, по-видимому, казались им вроде бы ненужными, неуместными и как бы несовместимыми с торжественным актом установления Знамени Победы.
Но может быть, я теперь расскажу всё это за них.
Они были в здании, где ещё сражались. И вверху, над ними, и внизу, на первом этаже, всё ещё шёл бой… Ориентироваться было трудно. Окна замурованы. Темень! И нельзя разобрать в темноте, куда какой ход ведёт и куда ставить. Никто им этого не сказал… Ведь надо не просто куда-нибудь, а повыше. Чтоб далеко было видно всем.
Но вот она, лестница. Как раз то, что им нужно! А рядом, с площадки, ещё одна. Эта выводит прямо на крышу. Как светло ещё здесь! Они думали, что давно уже глубокая ночь! Как хорошо, что крыша плоская… Куда же привязать? Над карнизом — бронзовое изваяние. Всадник. Нет, над всадником нельзя. Получится, что это он держит знамя… Опять гремят по крыше осколки. Надо поторапливаться! А что, если туда, на купол… Как редки эти железные рёбра! И лестница перебита и оторвана, надо карабкаться по каркасу… И непрочные и уж очень ржавые переплёты. Но лучше не смотреть вниз. Там провал зала, висишь, как над ущельем. Только холодок у сердца… И — что это? — вроде цел, не ранен, а из-под ног уходит крыша… С купола — на площадку. Ещё лезть! Кружится голова (какие они верхолазы!). Вот и площадка. Да! Только не смотреть вниз… Привязали, притянули. Привязали ремнём, притянули чехлом. Всё молча. Только теперь они посмотрели на него. С каким грохотом оно развёртывалось там, вверху, над ними. Каким сразу оно стало сильным. Теперь им надо быстрей пробраться к своим.