Воспользовавшись отъездом Шакмана к Иске-бию, Шагали выехал с табунившимися возле него егетами на охоту и, словно назло отцу, назад не спешил. День прождал Шакман; другой прождал. Ждать дальше стало невмочь. Выяснив, в каком направлении уехал сын, велел оседлать своего коня. Хотел отправиться на поиски, да тут охотники, наконец, сами объявились. Вернулись они с богатой добычей, и все племя, считай, высыпало им навстречу. Среди всего прочего привезли егеты завернутую в огромную шкуру лосятину — совсем недавно завалили и освежевали сохатого. Значит, быть угощению для всех! Поднялась праздничная суета. Проворные молодки принялись таскать воду в большой медный котел, подвешенный на треноге у речки. Охотничьим рассказам и расспросам, казалось, не будет конца. Только Шагалию не удалось принять участие в общем веселье, не дал ему отец такой возможности, позвал в свою юрту.
— Тебе, будущему турэ, не приличествует такое легкомыслие! — начал он недовольно.
— Так ведь в охоте, отец, нет греха!
— Греха нет. Но надо же знать меру! Нельзя забываться! Такое ли сейчас время, чтоб пропадать на охоте, а?
— Племени, по-моему, никакая беда — тьфу-тьфу! — не грозит.
— Слава богу, не грозит. И пусть не грозит. Пусть беды держатся подальше от нас либо обходят стороной! Но есть важные дела, которые надо свершить, пока все обстоит благополучно.
Предчувствуя неприятность, Шагали сказал осторожно:
— Важные дела, отец, в твоем веденьи.
— Верно, в моем. Но речь идет о тебе. О твоем будущем. Понимаешь?
Не дождавшись ответа, — что, собственно, мог сказать в ответ Шагали? — Шакман продолжал:
— Я высватал тебе невесту. Во какая девушка! Единственная дочь бурзянского турэ Иске-бия.
Шагали не очень удивился. О том, что отец приглядывает для него вторую жену, он знал. Разговор об этом заходил не раз. Но не ожидал Шагали, что все решится так скоро и, главное, без него самого. Он подавленно молчал.
— Готовься! — приказал отец. — Завтра утром отправимся в путь. Куй, говорят, железо, пока горячо…
Отец говорил о предстоящей свадьбе, а перед глазами Шагалия стояла Марья. Что она скажет? Как примет эту весть? Впрочем, ясно — как. Она будет оскорблена, унижена. У мусульманина могут быть и две, и три, и четыре жены, лишь бы сумел прокормить их. У русских — другое дело, это Шагали хорошо понял. Марья, наверно, заплачет. У нее и так судьба тяжелая, зачем еще это?..
В этот день Шагали был задумчив, ни с кем не разговаривал. Отведал угощения из общего котла, посмотрел немного, как поет-пляшет, веселится молодежь и, оседлав коня, уехал один в степь. Проездил просто так, без всякой цели, до сумерек. Ночевать в свою юрту, к жене, не пошел. Прикорнул на сеновале. Рассвет встретил на ногах.