— Слыхал же…
— А отца — Платоном… Марья, дочь Платона…
— Не трогай моего отца! — вскинулась вдруг девушка. — Какое тебе до него дело!
— Я знаю его. Встретились однажды…
Марья кинула на Шагалия хмурый недоверчивый взгляд, потом встрепенулась, заговорила взволнованно, засыпала его вопросами: где, когда, как? И забыла, видно, зачем ее втолкнули в эту комнату, раскрылась в разговоре, рассказала о себе, о том, что пережила.
Отца с матерью она потеряла, вернее, угнали их в полон армаи Сафа-Гирея, а через несколько лет подросшая Марья и сама угодила в неволю. Вместе в двумя другими русскими девушками хан подарил ее жене своей Суюмбике. Сперва работали девушки на черном дворе, спустя пять лет Марью поставили мыть полы, прибираться в дворцовых покоях, стало легче, да недавно, задумавшись, сплоховала она, уронила любимую пиалу ханбики, привезенную купцами будто бы из далекой страны Китай. Пиала разбилась. Ханбика, разгневавшись, отдала провинившуюся рабыню Гуршадне. Марья тут руки хотела на себя наложить, но одумалась, побоялась великого греха. Хоть и не жизнь в этом доме, а должна жить…
— Я уведу тебя к твоему отцу! — воскликнул Шагали. — Хочешь?
Марья недоверчиво покачала головой.
— Кто знает, жив ли он. Целый век я его не видела…
— Жив! Я ведь с ним, как сейчас с тобой, разговаривал! Правда, давно… Сколько тебе, Марья, лет?
— Мно-ого! Я уже старая. — Марья, может, сама того не замечая, грустно улыбнулась и почему-то зарделась. — Двадцать три года мне либо двадцать четыре. Я уж счет потеряла.
— Двадцать три… Двадцать четыре… Верно! Сходится с тем, что твой отец мне говорил.
Шагали примолк, вспоминая подробности разговора с паромщиком на берегу Сулмана и с жалостью глядя на стоявшую перед ним девушку, и вдруг, вскочив с тахты, на которую присел было, приказал голосом, не допускающим возражений, как, бывало, его отец, Шакман-турэ, приказывал:
— Пошли! Я уведу тебя!
Марья замерла в нерешительности, хотела и не могла ему поверить.
— Пошли! — повторил Шагали.
— Кто же меня отсюда отпустит? Я ведь не вольная…
— Я куплю тебя, поняла?
Гуршадна-бика, когда Шагали сообщил ей о своем намерении, ответила угодливо и слегка игриво:
— Ах-хай, уважаемый, хватит ли у тебя денег! Товар у меня дорогой.
— Тебе, абыстай, нужный мне товар даром достался. Ни денежки ты за него не заплатила.
— А это уж не твое дело, уважаемый. Теперь я ее хозяйка. Я!
— Ну, за сколько ты ее отдашь? Говори скорей!
— Ладно, уважаемый, с тебя, я гляжу, много не взять. Уступлю за двадцать серебряных таньга.
Шагали вытащил кошелек, отсчитал двадцать монет. Гуршадна, видя, что «гость» сразу согласился с названной ею ценой, даже побелела с досады — продешевила! Очень уж этому странному человеку захотелось купить ее рабыню, зря не запросила побольше! Гуршадна запричитала, надеясь набавить цену: