Тонкий тающий след (Лирник) - страница 57

– Что вы решили? Будете оформлять?

– Нет, спасибо, – очнулась Надя. – Мне надо подумать.

– Да, конечно. Вот вам наша визитка. Я поставлю галочку у адреса на Ломоносовском, если вы решите туда поехать.

– Спасибо! – Надя внезапно начала страшно торопиться, засуетилась, сунула коробку с кольцом в сумку и буквально выскочила в коридор торгового центра.

Такая же схема, как в микрофинансовой организации: немного денег под большой процент. Надя шла по ступенькам вниз, пытаясь понять, что же теперь делать. Она не может лишиться своей квартиры. Она обязательно должна что-то придумать!

* * *

– Алло, Вадим? Это я. Я была в ломбарде. – На этот раз она дозвонилась до мужа с первого раза.

– Да? Ну что они сказали? – Его голос звучал отстраненно.

– Пятьдесят тысяч – максимум.

– Что и требовалось доказать! Я же тебе говорил, что в ломбард нести бесполезно.

– Ты уже носил, что ли? – внезапно осенило Надю.

– Нет, конечно, ты что, с ума сошла? Не носил я его никуда!

– Хорошо, но что же нам делать, Вадим? Где взять деньги?

– Надя, знаешь что? – Он внезапно стал агрессивным. – Я не знал вчера и не знаю сегодня. Но я впервые за два года сегодня с самого утра работаю! И пожалуйста, перестань мне названивать!

В трубке раздались быстрые гудки. Надя смотрела на экран смартфона, не веря тому, что сейчас услышала. Как это бабушка говорила: «семья одна не предаст»? «Старайся, деточка». Я стараюсь, бабуль… Надя медленно шла от метро по направлению к бабушкиной квартире, где ей предстояло собрать одежду и обувь для похорон.

* * *

В бабушкиной квартире на втором этаже старого кирпичного дома царил безупречный порядок, хотя Галину Дмитриевну увезла в больницу скорая. Наде всегда казалось каким-то слегка нечеловеческим бабушкино умение добиваться идеального расположения каждой вещи в пространстве. В собственном ее доме, на съемной даче, в ресторане, даже в магазине и на рынке – Галина Дмитриевна всюду находила какие-то невидимые другим несовершенства, которые машинально устраняла. Подправить скатерть, разгладить складку на шторах, сложить небрежно брошенный другой покупательницей свитер или пристроить съехавший набок пучок укропа было для нее естественным, поэтому ее руки и глаза находились в постоянном движении. Деду, который лишился ауры небожителя из-за романа с молодой практиканткой, нелегко приходилось в этом царстве чистоты и порядка. Крик «куда пошел, я только что помыла!» Надя помнила с детства. Она жалела деда, но старалась этого не показывать, интуитивно чувствуя, на чьей стороне здесь сила.

Единственной бабушкиной слабостью были букеты. Большие и маленькие, скромные и роскошные, они сменяли друг друга без пауз всюду, где оказывалась Галина Дмитриевна. Полевые цветы и сирень, ленивые пионы и горделивые гладиолусы, ветки цветущей черемухи и липы, люпины, ноготки, напыщенные георгины, растрепанные астры, шикарные розы или бородатые ирисы – их череда прошла огромным, пышным и ароматным строем через всю бабушкину жизнь, какой ее запомнила Надя. При этом ни в одежде, ни в украшениях излишеств не наблюдалось: Галина Дмитриевна работала бухгалтером на заводе, и формула «белый верх, черный низ» была ее ответом на все вызовы дресс-кодов. А Надя не держала в своем доме срезанных цветов из каких-то почти суеверных соображений: ей лишенные корней растения, даже самые красивые, всегда казались мертвыми, даже к сухоцветам и искусственным растениям она относилась лучше.