К вечеру машина выехала на берег и остановилась у деревянной избушки, почти скрытой за несколькими елями.
– Вот и зимовье, – сказал отец, заезжая под гигантскую еловую лапу.
Мы выгрузили из машины вещи и вошли в дом. Одна комната с печкой. Стол и три табурета, все грубо сколочено из дерева. Две лавки вдоль стен. Мама присела на одну и похлопала по ней ладонью.
– Кровати, – коротко объяснил отец.
Я пошла к реке. Спуск был песчаным – маленький пляж в тайге. Течение обманчиво тихое, но далеко лучше не заплывать. Небольшой залив напротив зарос камышом.
Пожара здесь не было, все зеленело. По крыше зимовья скакала белка. Тайга дышала, жила, стрекотала, рычала. Смерть сюда не добралась, не обожгла лес своим раскаленным дыханием. За нами наблюдала лесная мелочь – непуганая, любопытная. Через несколько дней звери привыкли, что я подкармливаю их, и без боязни прибегали по утрам: белки, бурундуки, полевки, хомяки, мелкие серые птички, названия которых я не знала. Те, кто жил возле зимовья и чей покой мы потревожили. С насиженного места они не ушли, идти на руки боялись, но шмыгали прямо под ногами по своим делам. Отец ворчал, что я прикармливаю грызунов, которые живут под избушкой и когда-нибудь прогрызут ее насквозь. Я возражала, что прогрызут они ее и без меня.
Отец был постоянно занят. Вставал на рассвете, умывался холодной водой, чтобы проснуться быстрее. В домике было тепло, но снаружи – зябко и сыро. Когда он открывал дверь, я видела туманную дымку над рекой – иногда ровную, иногда клочковатую, словно разорванное ветром облако. Я дремала, вполглаза наблюдая, как отец надевает сапоги, засаленную непромокаемую куртку и выходит из избушки. Снаружи раздавался плеск воды – он ставил неподалеку от берега сеть, чтобы снять после обеда, полную рыбы. Потом слышались скрипы и стук – он переворачивал, волочил и спускал на воду лодку, которая по ночам отдыхала вверх дном в кустах на берегу. Потом доносились удаляющиеся всплески весел – он отплывал подальше, чтобы забросить блесны. Мы с матерью спали еще пару часов, потом вставали, растапливали печку и пили чай на улице под навесом.
Отец каждый день менял место ловли. Делать это было необязательно, рыба шла непрерывно. Мне казалось, что ему просто нравилось ловить в разных местах. Отец закидывал две или три блесны и через минуту вытаскивал солидную рыбью тушу. К тому времени, как мы с матерью вставали, он уже приплывал с горой рыбы в лодке. Начиналась наша работа – выпотрошить, выбрать икру. Потрошеные и чищеные тушки вешали в коптильню, одну партию за другой. Потом быстро обедали, всегда рыбой – то ухой, то жареной, то копченой, чтобы не приедалось. После обеда отец снова уплывал, а мы оставались на заготовке.