Порт Момбаса был живописен и полон суеты, как обычно. Множество грузовых и рыболовецких судов стояли в доках и на рейде. На палубах громоздились тюки сушеного акульего мяса, корзины с блестящими угрями. Прогретая солнцем полукруглая набережная была запружена телегами, запряженными быками. Желтые и розовые домишки теснились на склонах холмов, их бледно-зеленые крыши контрастировали с толстыми стволами баобабов, почти фиолетовыми. В воздухе смешались запахи рыбы, пыли, навоза. Вся эта круговерть вызывала у меня ощущение восторга, когда, стоя на палубе, я видела, как родной берег становится все ближе, все яснее в своей первозданной необузданности. На моей шее покоилось ожерелье из массивных, блестящих жемчужин. Я была одета в белое шелковое платье, подогнанное точно по фигуре. На поручне рядом с моей рукой лежала рука Фрэнка. Он имел право находиться здесь — я стала его содержанкой.
— Как ты полагаешь, мы останемся в Момбасе на несколько дней? — спросил он. — Или сразу поедем вдоль побережья на машине?
Он стоял рядом, его круглый, как арбуз, живот упирался в белые окрашенные перила. Официант принес нам по бокалу вина. Он отпил немного и внимательно посмотрел на меня, слегка наклонившись, так что я отчетливо видела морщинистый шрам под его правым глазом, закрытым черной накладкой. Он потерял глаз во время охоты несколько лет назад, и, хотя повреждение придавало ему довольно суровый вид, он не был суров. По крайней мере, ко мне.
— Я бы хотела оказаться дома, — ответила я.