— Ты все еще любишь Дениса? — как-то поинтересовался он.
— Он выбрал Карен. И я не могу ничего изменить.
Я видела, как лицо Мэнсфилда слегка помрачнело.
— Подумай хорошенько, хочешь ли ты связываться со мной? — продолжила я. — Со мной много хлопот, кроме того, я предупреждаю, что не очень хорошо справляюсь с такими скучными занятиями, как, например, приготовление еды, да и с прочими домашними делами.
— Об этом нетрудно догадаться. — Он улыбнулся. — Но мне требуется компаньон не меньше, чем возлюбленная. В жизни иногда чувствуешь себя очень одиноким. Скажи мне, Берил, я тебе нравлюсь?
— Да. Это честно. Ты мне очень нравишься.
— И ты мне. Вот с этого мы и начнем.
Мы поженились в сентябре 1927 года — через четыре месяца после того, как Джинджер познакомила нас. Мой букет состоял из белых лилий и гвоздик. Карен помогла мне составить его — в качестве свадебного подарка. Однако платье было плодом моего собственного творчества. Оно было сшито из тонкого крепдешина с длинными рукавами, оголяющими руки и закрепленными на запястьях. На юбке красовалась серебристая бахрома, напоминающая россыпь звезд… Перед свадьбой я подстригла волосы — сделала очень короткую стрижку «шингл». Я сделала это скорее импульсивно, этот жест символизировал для меня вдовое начало. И я сразу почувствовала, как легко и свободно дышит шея без груза волос.
Ди вел меня к венцу, выступая в роли моего отца. Он расчувствовался и вытирал слезы промокшим рукавом пиджака.
Затем был прекрасный обед в Матайге. Я сидела за столом, отчаянно пытаясь отвлечься от мыслей о Денисе. Насколько мне было известно, он отправился в Цаво, а затем в Уганду. Я послала ему телеграмму, приглашая на торжество. Но ответа не получила. Мне хотелось думать, что это ревность заставляет его хранить молчание. Но, может быть, мое послание просто до него не дошло.
Я внесла своих лошадей в «свободный список», попрощалась с Рутой, и мы с Мэнсфилдом на несколько месяцев отправились в свадебное путешествие в Европу. В Риме мы остановились в отеле «Хасслер», расположенном рядом с Испанской лестницей. Отель выглядел как дворец девятнадцатого века. В номере стояла огромная кровать, драпированная золотистым бархатом. Ванна была сделана из итальянского мрамора. Паркетный пол надраен до такого блеска, что сверкал, как освещенные зеркала. Мне все время хотелось себя ущипнуть, чтобы проверить — не сплю ли я.
— Отель «Георг Пятый» в Париже еще красивее, — сообщил мне Мэнсфилд. Когда же мы туда прибыли, я стояла несколько минут и с открытым ртом смотрела на величественный вид Эйфелевой башни и переливающиеся огнями Елисейские поля, на которые открывался вид из окна номера. Мэнсфилд же и тут бросил фразочку, что это, мол, тоже ничего особенного, вот, подожди, ты увидишь «Клэридж» в Лондоне. Надо сказать, он снова не обманул.