Вернувшись в Сойсамбу, я погрузилась в работу. Предупреждения и наставления Джока время от времени всплывали в памяти, но только когда я оставалась одна. Я вообще старалась не думать о нем. Мне очень хотелось вымести поскорее весь этот мусор из головы, чтобы сосредоточиться на лошадях. Я старалась тщательнее проработать график кормления и тренировок, сама выезжала по утрам на моих подопечных, чтобы быть в курсе всех изменений, происходивших с ними, и все внимательно проанализировать. Надо отметить, Династи и моя вторая лошадь, Шедоу Кантри, значительно улучшили показатели. Но до отличной формы, о которой я мечтала, было еще далеко. С мыслями о питомцах я каждый день ложилась спать, с ними и просыпалась, так что моим собственным сомнениям места в голове не оставалось. Работа была главным моим лекарем. Только она имела значение, только она помогала выстоять.
Наконец наступил самый важный день — день сдачи экзамена на лицензию. Ди повез меня на машине в Найроби. Под рокот мотора мы обсуждали предстоящие скачки на Кубок Джубаленд, прикидывали ставки и возможности конкурентов. О самом экзамене мы старались даже не упоминать. Нервы у меня и так были на пределе. Мне страшно хотелось, чтобы в этот день рядом со мной оказался отец — мне очень его не хватало. О Джоке тоже речи не шло. Единственное, что я знала точно, — Ди это тоже знал, — только лицензия поможет мне от него избавиться. Приехав в Найроби и оказавшись в тесном, душном офисе уполномоченного экзаменатора, проктора, я старалась вести себя уверенно, не давать волю сомнениям. Взглянув в тусклые глаза чиновника, я ясно прочитала в них насмешливое пренебрежение, но не спасовала. Он был маршалом, главным исполнительным лицом Кенийской Королевской гоночной ассоциации, и мне вполне были понятны его мысли. Глядя на меня с другого края широкого чиновничьего стола, он явно думал, что это просто недоразумение. Женщины еще ни разу не становились скаковыми тренерами, даже в метрополии, а уж тем более здесь, в Кении. К тому же мне всего девятнадцать лет. Но я привыкла к тому, что меня недооценивают. Так от меня когда-то отворачивали носы Киби и его дружки, пока я не поставила их на место, рассказав историю о Пэдди. Что думал про себя этот чиновник? Женщина, к тому же такая молодая, разве она на что-то способна? Но его сомнения, как и всегда, только подхлестнули меня, заставив прыгнуть выше головы. Мне страшно хотелось доказать, что он не прав.
Результаты экзамена прислали в Сойсамбу письмом спустя несколько недель. Простой белый конверт с королевской печатью. Взяв его в руки, я вдруг почувствовала, что сердце забилось так сильно, что вот-вот выпрыгнет из груди. Собравшись с духом, я сломала печать. Я ожидала увидеть внутри отчет о моих ошибках и удручающее извещение о провале. Но там оказалась… гербовая бумага, на которой черным по белому, за подписью высшего уполномоченного лица, сообщалось, что миссис Первс отныне становится владелицей тренерской лицензии сроком до 1925 года, до следующего экзамена. Не веря глазам, я провела дрожащими пальцами по строчкам, на которых красовались мое имя и дата, а также по отметке нотариуса, заверившего лицензию. Я прочувствовала всем своим существом каждый уголок, каждую складку на документе. Это было мое освобождение, мой пропуск в мир, в который я стремилась с детства, желая подражать отцу. О, если бы он оказался сейчас рядом со мной! Я страстно желала этого. Мне очень хотелось, чтоб он взял в руки лицензию, и пусть сдержанно, как всегда, но сказал бы мне, как он мной гордится. И это было бы правдой. Он бы действительно гордился мной. Моя жизнь совершила новый резкий поворот — передо мной открывалась совершенно новая, чистая страница, новый этап жизни, о чем прежде я имела лишь смутные представления. Но всегда мечтала пойти по этому пути. Мне очень хотелось поделиться чувствами с отцом — ведь только он мог меня понять. Увы, в оглушительной радости сейчас я оказалась так же одинока, как и в горе. Отец был далеко, я была одна. Я страшно скучала по нему, и мне оставалось только лелеять призрачную надежду, что до него дойдет весть о моих успехах.