«Ладно, приятель, – сказал Торнхилл. – Можешь оставить себе свои обезьяньи яйца, раз уж они тебе так нравятся». Старик громко и четко произнес что-то, и Торнхилл распознал ту же фразу, что тот говорил раньше.
Похоже было, старик готов ждать ответа хоть весь день.
«Мы будем есть свое, приятель, а вы ешьте свое», – сказал Торнхилл, посмотрел старику в глаза и кивнул. Старик коротко кивнул в ответ.
Это уже был разговор. Вопрос и ответ. Но какой вопрос, какой ответ?
Они смотрели друг на друга, и слова вырастали между ними стеной.
• • •
«Все отлично, – объявил он, вернувшись в хижину. – Вообще не о чем волноваться. Они будут то приходить, то уходить».
На Рождество и в знойные первые дни января он каждое утро выглядывал из хижины в надежде, что больше не увидит их дыма. Но каждое утро дым четко вырисовывался на фоне неба.
Сэл, казалось, не волновалось совсем. «Они же будут появляться и уходить, – сказала она как-то раз, когда заметила, что он хмурится на дым. – Как ты и говорил». Он вынужден был согласиться, но начал понимать, что все складывается не так просто, как он сам обещал.
Прошло некоторое время, прежде чем он признался себе, что его сотня акров – не так чтобы целиком его. Небольшая группа черных, хотя и незаметно, но всегда присутствовала где-то рядом. Они возникали среди деревьев, и чернота их тел была продолжением коры, теней, игры света на мокрых скалах. И сколько ни всматривайся, все равно не поймешь, то ли это ветки, то ли человек с копьем, наблюдающий за тобой.
Такой походки, как у них, Торнхилл никогда еще не видел. У них были длинные тела и тонкие ноги, которые так легко и беззвучно ступали по листьям и обрывкам коры, что казалось, они плывут по земле.
Торнхилл раньше говорил, что все черные похожи друг на друга, но со временем с удивлением понял, что начал их различать. Он даже принялся давать им имена, непритязательные, словно таким образом их отличие стало бы менее заметным. Как будто он одомашнивал их, превращал в соседей.
Старик угрюмостью рта и белизной бороды напомнил ему старого Гарри, который точил ножи на Суон-Лейн, вот он и прозвал его Бородатым Гарри. При этом Торнхилл никому не говорил, что этот суровый старик мало чем напоминал лондонского точильщика. Молодой человек, который пытался его ударить в первый день, был высоким и держался очень прямо, поэтому он получил прозвище Длинный Боб. Другой молодой человек был не чернее остальных, но выглядел очень мрачным, и чтобы эта мрачность не казалась такой пугающей, Торнхилл назвал его Черным Диком.
Бородатый Гарри слонялся вокруг на своих тощих ногах, неторопливый, осторожный. Или стоял, уперев ступню одной ноги в колено другой, и, опираясь на свое копье, наблюдал. Встретившись лицом к лицу с Торнхиллом, смотрел сквозь него, будто Торнхилл был соткан из воздуха.