На мгновение Торнхилл представил себе, как это будет, как он повернется спиной к этому куску расчищенной земли, вырванному ценой долгих месяцев пахоты у дикой природы. Позволит кому-то другому в обмен на всего лишь несколько цифр, напечатанных на куске бумаги, ходить по этой земле, радуясь всем заложенным в ней возможностям.
Теперь он по-настоящему знал это место, он знал, каким оно бывает днем и каким ночью, в дождь и ветер, под солнцем и луной. В мельчайших подробностях помнил свой путь к реке и от реки, серо-золотые утесы, свист ветра в казуаринах, это небо.
Он вспомнил, каково было здесь в первую ночь, какой пугающей была эта еще незнакомая земля. Эти холодные звезды стали его друзьями – вот Южный Крест, на него так же удобно держать курс, как на Полярную звезду, вот альфа Центавра и бета Центавра, вот Хамелеон, который тот же Орион, только вверх тормашками. Он мог читать извивы Хоксбери так же, как читал повороты Темзы.
Он попытался напомнить себе ту картинку, которую не раз уже рисовал в уме, – аккуратный маленький домик в Ковент-Гарден, он сам, вставший ранним утром и отправившийся на прогулку, чтобы удостовериться, что ученики трудятся в поте лица и что никто не пытается его обжулить. Но на самом деле он уже не помнил того воздуха, не помнил прикосновений английского дождя, он больше не верил в те улицы. Сады Уайта, Крусификс-Лейн. Картинка, которую они с Сэл пронесли через все, которой они постоянно обменивались, была достаточно четкой, но это уже была не его картинка.
Он больше не был тем человеком, который считал, что все, о чем можно мечтать, – это домик на Суон-Лейн и собственная баржа. Наверное, он стал совсем другим. Еда, которую он ел в этой стране, вода, которую он пил, воздух, которым он дышал, мало-помалу переделали его. Это небо, эти утесы, эта река перестали быть всего лишь инструментами, посредством которых он мог бы вернуться. Теперь он принадлежал этому месту, не только телом, но и душой.
Человеческое сердце подобно глубокому карману, выверни его – и удивишься тому, что там отыщешь.
Солнце уже поднялось, оно окрасило кроны росших на утесе деревьев в ярко-зеленый, этот цвет сиял на фоне теней. Белые попугаи разом взлетели с дерева и рассыпались по небу, словно песчинки, на их крыльях играли солнечные блики.
Он должен был что-то сказать, этого ждали не только обступившие его люди, но и нависавшие над рекой утесы, таинственные, пока еще темноватые. В этот час утесы казались грубой тканью, где уток – слои скальной породы, а основа – тянущиеся вверх деревья. Небо за рваной линией их верхушек было бледно-голубым. Внезапный порыв ветра с реки взъерошил кроны, и лес тяжело всколыхнулся.