Шли дожди, сменялись времена года, солнце переваливало через горы, так же как делало оно это с начала начал. Река, следуя приливам, отливам, половодьям, разбухала и съеживалась, деревья росли и умирали и, сгнив, питали почву, которая дала им жизнь. Десять лет для реки – ничто, как и для горных хребтов, среди которых она таилась. Перемены коснулись только прибрежных равнин, да и то отразились, в основном, в названиях.
Человек по имени Милликин теперь жил в том месте, которое раньше было Барыгиным, и оно стало называться заливом Милликина. Там, где местные ободрали посадки Уэбба, пока миссис Уэбб развлекала одного из них, поселился Бенджамин Джеймисон, он перегородил ручей и назвал это место Джеймисон-Милл. Миссис Херринг, одна из немногих старых соседей, оставалась на своем месте на Кэт-Ай-Крик, но превратилась в настоящую затворницу. Уильям Торнхилл купил старый участок Головастого и еще сто акров вниз по Дарки-Крик, вплоть до самой реки. Теперь это место называлось Торнхилл-Крик.
Поскольку черные теперь не доставляли никаких хлопот, новые поселенцы расхватали землю в каждой излучине. Никем не тревожимые, их посевы и семьи процветали, и торговля на реке шла хорошо. Торнхилл выплатил Кингу его сто пятьдесят фунтов плюс проценты, и занял еще около трехсот фунтов, чтобы приобрести судно, построенное специально для торговли. Ни старая «Надежда», ни новая «Сара» никогда не простаивали. Зимой, когда торговля шла на убыль, «Надежда» перевозила уголь из нового каторжного поселения в Порт-Стивенсе, а «Сара» под командованием Уилли плавала еще выше по реке и доставляла оттуда кедровую древесину, которую поселенцы называли красным золотом. Торнхиллы – а теперь их земли простирались на триста акров, и помимо выращивания зерновых они держали свиней и коров, – поставляли продовольствие правительственным отрядам из закованных в цепи каторжников, которые строили дороги. Они собирались приобрести третье торговое судно, которое возило бы из Новой Зеландии мех морского котика, по двадцать фунтов за шкуру.
В глазах новых поселенцев Уильям Торнхилл был кем-то вроде короля. Если он находился не на реке, то сидел у себя на веранде, присматривая за рекой в подзорную трубу. А жена его стала кем-то вроде королевы, особенно славились ее рождественские приемы, на которых зажигались китайские фонарики и звучали струнные оркестры.