Воротные столбы сделали высокими, чтобы никто не мог толком разглядеть львов. Пусть львы были и не такими, как он планировал, они все равно говорили, что и должны были сказать: «Осторожно! Ты ступил на мою землю».
Кобхэм-холл был резиденцией джентльмена. Означало ли это, что он – джентльмен? Иногда ему казалось, что все это – не более чем яркий, подробный сон. Он и представить не мог, чтобы Уильям Торнхилл имел какое-то отношение к такому дому, разве только в качестве незаконно вторгнувшегося в его пределы. Но если у человека все в порядке в смысле денег, он может сделать мир таким, каким ему хочется. Ничего удивительного, что те люди в его лодке, много-много лет назад, выглядели такими безмятежными. Они, с интересом поглядывая кругом, наслаждались покоем, пока лодочник горбился над веслами. Он теперь понимал, каково это – сознавать: что бы ты ни захотел, ты непременно получишь.
А под виллой мистера Торнхилла, придавленная ее весом, по-прежнему плыла рыба. Под полом ей было темно – она больше никогда не увидит солнца. И она не потускнеет, не сотрется, как другие рисунки, те, что остались в лесу, и ни одна черная рука ничего не нарисует поверх нее. Она останется такой же, как в тот день, когда в половицы вонзились гвозди. Но она больше не будет живой, выхваченной из деревьев и света, в котором плавала когда-то.
Порой, сидя в гостиной в красном бархатном кресле, Торнхилл думал о ней, так четко вырезанной на скале. Он знал, что она там, и его дети, может, и будут о ней помнить, но вот дети его детей будут ходить по половицам и не знать, что у них под ногами.
• • •
Сэл давно перестала делать зарубки на дереве-календаре, старые линии заросли, их поглотило само дерево. Иногда она еще говорила «когда мы поедем Домой», и хранила кусочек черепицы в своей рабочей корзинке. Но у «когда» уже не было определенного срока, а «Дом» превратился в приятную, но далекую абстракцию. Если она произносила эту фразу, он переводил разговор на что-нибудь другое – на чудесного пони, которого он присмотрел для Мэри, или на земельный надел, который купил для Уилли на Втором Рукаве.
Он никогда не произносил вслух того, что они оба и так знали: они никогда не вернутся Домой. Слишком многое в их жизни произошло именно здесь. А для детей Дом – не более чем история. В Лондоне они были бы чужаками, с их загорелой кожей и колониальными манерами и взглядами. Они могут повидать Лондонский мост и послушать большой колокол Боу, о которых рассказывала им Сэл. Они могут даже полюбоваться на Кобхэм-холл и его виноградники. Но все эти места вряд ли будут иметь для них большое значение – места из истории, принадлежащей совсем не им.