Когда он оглядывал свое имение, то вполне мог вообразить, что все это находится где-то в Англии. Каменная кладка стены так сверкала в солнечном свете, что глазам больно делалось. Четырехугольная, недвижимая, она была подобна величавому аккорду, звучащему посреди этой взъерошенной земли. Ради этого он трудился. Ради этого лежал без сна, планируя и высчитывая, ради этого надрывал сердце греблей и тяжестями, и вот она, поднесенная ему, словно мадера, хорошая жизнь.
Но там, за стеной и за серебряным подносом, существовал совсем другой мир, в котором за ним, выжидая, наблюдали утесы. Над розами и всем таким прочим вздымался лес. Свист ветра в казуаринах, прямые стебли камышей и тростника, жесткое синее небо – оттого, что Уильям Торнхилл окружил стеной кусочек Нового Южного Уэльса, с ними ничего не сделалось.
Он смотрел, как Сэл вышла из сада, чтобы, как обычно, навестить тополя, теперь уже выросшие настолько, что их ветви смыкались у нее над головой. Она повернулась, чтобы посмотреть на драму света и тени, разыгрывавшуюся на утесах. Взглянула на него, и лицо ее смягчилось. Кожа ее в безжалостном свете потускнела, стали четче видны морщины, но улыбка осталась такой же, какой была на Темзе.
«Все высматриваешь?» – спросила она и присела рядом с ним на скамью. Он чувствовал своей ногой ее ногу, теплую, основательную, это всегда его успокаивало. Они молчали. Иногда ему казалось, что их тела способны разговаривать друг с другом даже тогда, когда сами они говорить не могли. Потом сказала: «Будешь продолжать вот так, Уилл, и дело кончится очками». Он не ответил. Он подумал, что она знает, что он высматривает, но хочет, чтобы он сказал вслух.
И вдруг она сказала: «Ты знаешь, Уилл, когда я была маленькой, я думала, что ты такой чудесный!»
Он чувствовал у себя на лице выдохи, сопровождавшие каждое произнесенное ею слово. Посмотрел на нее – она улыбалась хорошо знакомой улыбкой. «Почему, милая? Что ж во мне было такого чудесного?»
Она засмеялась: «Ты же так далеко плевался! Па, сказала я, Уильям Торнхилл умеет плеваться очень далеко!»
На всем белом свете об этом могла помнить только Сэл. Он засмеялся, пораженный, смех прокатился по веранде. «А я все еще владею этим искусством, Сэл! Просто здесь такая сушь, что человеку приходится держать всю слюну при себе».
Она встала, положила руку ему на плечо, задержалась на мгновение, а потом вошла в дом. Он услышал, как в гостиной разжигают камин. Немного погодя он тоже войдет, сядет в свое кресло и будет наслаждаться тем, как в комнате мерцает свет и отгоняет ночь.