• • •
Смотреть на переливы света на утесах – это как смотреть на море. Сколько бы ни жил рядом с ними, все равно их лик остается незнакомым, меняется каждую секунду. Он сквозь подзорную трубу изучал то место, где золотое и серое создавали особый узор. Он знал это сочетание скал и теней так же хорошо, как лицо жены. Но стоило ему глянуть в сторону, а затем снова попытаться найти то место, как свет падал уже по-другому, и оно куда-то исчезало. Подобно океану, утесы никогда не повторялись.
Отсюда трудно было оценить расстояние или размер – уступы на самом деле могли быть как маленькими ступенями, так и вздыматься на сотню футов, деревья казались молодыми побегами, уцепившимися за серо-золотые стены утесов. Без человеческих фигур все это было зыбким, как мираж.
Сквозь подзорную трубу видно было, что деревья, покрытые обрывками коры, растрескались. Скалы казались живыми существами, старыми, неповоротливыми, только что выбравшимися из моря, их серые морщинистые шкуры испещрены белыми лишаями, кое-где покрыты мехом. Разглядывая их в подзорную трубу, он хорошо познакомился с ними со всеми. Он видел, что глыбы у основания утеса были когда-то частями самого утеса, потому что в тех местах, откуда они отвалились, на краю плато, лес внезапно обрывался. Глыбы отваливались одна за другой и стремительно летели вниз.
Он никогда не видел, как они падают, только иногда слышал дыхание утеса и смотрел в подзорную трубу в надежде поймать момент. Как это происходит, как отваливается глыба – медленно, как падает подрубленное дерево? Или все случается резко, в одно мгновение, и только птицы взмывают с деревьев? Он сидел, прижав трубу, оперевшись локтями на спинку стула, пока все не начинало плыть перед глазами. И все равно ему никогда не удавалось уловить этот интимный акт – момент отрыва от утеса.
И была драма, повторявшаяся каждый день, но за которой он не уставал наблюдать – как тень горы за домом, его собственной горы, наползала на сад, и все, через что она проползла, становилось темно-серым. Подойдя к реке, тень замедляла наступление. Под конец он видел линию у основания утесов, а затем, через несколько минут, тень взмывала вверх и поглощала последние полосы льющегося света.
Иногда вершина утеса, там, где лес вдруг остановился, как отрезанный, казалась пустой сценой. Но если утес был сценой, тогда он был публикой. Он внимательно и последовательно рассматривал линию леса, водя трубой то туда, то сюда. Кое-кто из них еще мог жить там. Вполне возможно. Выживать, как они умеют, на коре и корешках, на опоссумах и ящерицах. Разжигая костры только по ночам. Они все еще могли быть там, в этом сложном, запутанном ландшафте, отвергавшем и побеждавшем белого человека, – и они готовы были ждать.