Уснуть после этого они не могли. С улицы раздавались вопли тех, кто приветствовал наступление нового года, и казалось, что сейчас жарче, чем даже днем.
Торнхилл чувствовал, что Сэл не спит, хотя ее рука неподвижно и вяло лежала в его руке. Как будто она знала, что он хочет что-то ей сообщить. Но он все никак не мог отыскать правильные слова, и какое-то время оба притворялись спящими.
«Сэл, – произнес он наконец севшим голосом, и повторил: – Сэл…»
В ее голосе не было и намека на сон: «Да, Уилл?»
«Та земля, помнишь, о которой я тебе говорил? Если мы ее не возьмем, то все упустим».
«Земля! – она шумно вздохнула. – И все это время, пока ты ходил с мечтательным видом, я думала, что ты грезишь о какой-то горячей красотке!»
Они посмеялись над самой идеей горячей красотки, но смех затих, а невысказанная мысль о земле, которая могла бы стать их землей, осталась. Она встала, подошла к очагу, в котором еще тлели несколько угольков, раздула огонь, зажгла лучину и запалила лампу. Поставила лампу на пол, снова забралась в постель, улеглась на бок и, опершись на локоть, внимательно посмотрела ему в лицо.
На ночь она, как обычно, заплела косы, и он поразился, заметив вдруг, что среди каштановых прядей проявились седые. Как же коротка жизнь человека, подумал он. И как длинна смерть.
«Ты давно об этом думал», – наконец сказала она.
Он снова представил себе мыс Торнхилла, то, как вода обегает его оконечность, когда прилив сменяется отливом, увидел, как колышутся под легким ветерком верхушки деревьев. Воспоминание это успокоило его, и он сам удивился, каким вдруг мягким стал его голос: «Пять лет, Сэл, нам потребуется пять лет. А после этого на первом же корабле отправимся Домой».
Говоря это, он положил руку на сердце – он не клялся так с самого детства. «Сердцем клянусь, не сойти мне с этого места, – он заставил себя улыбнуться. – Пять лет, Господь мне свидетель». И продолжал, хотя она прекрасно знала эту историю, которую они рассказывали друг другу не раз: «Помнишь? Тот маленький домик, что нас поджидает. Наш собственный. За который полностью уплачено». Она молчала, но он чувствовал, что она представляет себе этот домик. «Мягкое кресло у очага, служанка, которая подносит уголь». Он и сам все больше увлекался собственным рассказом. «Мы будем есть только белый хлеб, а колокола Сент-Мэри-ле-Боу будут говорить нам, который час»[12].
Он услышал, как она, вздохнув, тихо произнесла «да», и он не понял, было это вздохом разочарования или желания, но, наверное, упоминание о Сент-Мэри-ле-Боу сыграло свою роль. «Подумай об этом, Сэл, – сказал он. – О нашем месте». И удивился, услышав в собственном голосе нежность.