Он любил Мэриан и желал ее, прямо сейчас… Даже сейчас.
И чувствовал ее ответное желание.
…Он входил в нее сильными размашистыми толчками и ощущал — так у них бывало всегда — как ее тело, поначалу скованное и напряженное, все более расслабляется, принимает его все охотнее, как там, в ее сокровенных глубинах, начинаются первые пароксизмы ответной страсти, и становятся все сильнее и сильнее.
Он ускорился, сопровождая каждое движение легким негромким стоном, а потом, когда их тела слились окончательно, став единым целым, — застонал во весь голос, громко, облегченно и торжествующе, чувствуя, что взлетает куда-то высоко-высоко, в предгорние выси, и она взлетает вместе с ним…
Потом он дышал глубоко и шумно, хватая воздух широко раскрытым ртом, не в силах сразу опуститься с небес на землю.
Потом все же опустился.
И сразу же, чтобы не успеть передумать, перерезал Мэриан горло.
* * *
Он свежевал ее, с трудом удерживаясь от рыданий, на глаза наворачивались слезы, и кровь на руках мешала их отереть.
Потом, когда отделял голову, не выдержал и слезы потекли по щекам. Стало легче, сразу стало легче, боль утраты постепенно сменялась чистой и светлой печалью.
Голову он поставил в шалаше, чтобы еще хоть какое-то время Мэриан побыла рядом с ним, чтобы можно было в последний раз окунуться в бездонные колодцы ее глаз…
Но глаза быстро стали мертвыми и мутными, он понял, что Мэриан уже не здесь, а где-то далеко, и незачем приманивать в шалаш мух разлагающейся плотью.
Он зашвырнул голову в кусты, насколько хватило сил, — из нее можно было бы сварить неплохую похлебку, но не имелось ни горшка, ни котла.
Как разводил костер, как запекал мясо, он потом не мог вспомнить, — опять случился провал в памяти, как с поеданием ягод.
Потом был пир. Пир души и тела. Тело наполнялось блаженной истомой, расходящейся от наконец-то удовлетворенного желудка. А душу преисполняла мысль о том, что Мэриан все же не покинула его окончательно, что какая-то ее часть останется в нем навсегда. Даже когда тело справит позже свои телесные надобности — все равно останется в нем, но не мясо, а частичка души Мэриан…
Он надеялся, что у Мэриан имелась душа, всего лишь надеялся, — вопрос сей был не прост, а он не имел достаточно знаний, чтобы решить его однозначно.
Но в другом сомнений не было — мясо у Мэриан оказалось превосходнейшего вкуса, никакого сравнения с козами, добываемыми стрелами и ловушками. За его двухнедельную болезнь Мэриан сглодала всю траву в своем загоне, и объела почти всю листву и молодые побеги с ветвей, клонящихся в загон сверху, но начать голодать не успела. Крошечный же ручеек, струящийся сквозь загон, вволю давал воды. Мясо сохранило свою мягкость и сочность…