Печаль, сменившая страдание, тоже постепенно рассеивалась… Все подошло к логическому концу и завершению — все месяцы, что Мэриан дарила ему часть себя, он подсознательно знал, что придет день, когда она подарит себя всю и без остатка…
Стать же Евой задуманного стада Мэриан все равно бы не смогла… Он никогда бы не подпустил к ней вонючего похотливого козла.
* * *
Потом был сон, блаженный сытый сон.
Во сне к нему пришла Мэриан.
Не та, что спасла его от голодной смерти.
Другая.
Первая.
Настоящая.
Она часто раньше приходила во сне, и когда он спал на сытый желудок, и когда ложился натощак. Почти каждую ночь.
Он не любил ее визиты, и поначалу думал, что их причина в том, что Мэриан не погребена как следует. Он решил исправить ошибку и потратил много времени и сил, чтобы обустроить ее посмертное бытие. Смастерить гроб одним лишь ножом он не смог, но обрядил откопанное тело в саван из лучших козьих шкур, тогда козы еще попадались ему часто.
Обрядил и закопал в новой могиле, теперь глубокой и удобной, но перед тем произнес молитву, единственную, что помнил с детства. Возможно, спутал два или три слова, но посчитал ошибки неважными, ведь главное, чтобы молитва шла от чистого сердца…
Могилу он выбрал в месте, что наверняка бы понравилось Мэриан, — под сенью огромного дерева, слегка напоминавшего дуб.
Она любила дубы, и встретились они впервые под дубом, и вся их жизнь, ставшая общей с того часа, прошла среди дубрав. Почти вся, если не брать в расчет путь сюда, на остров.
Но здесь дубы не росли, и он выбрал дерево, немного похожее. Копать могилу возле самого ствола было адски трудно, однако он не отступился от задуманного, он подсекал ножом переплетение корней и пережег самые толстые из них, но сделал все так, чтобы Мэриан понравилось.
Погребальные работы заняли немалый срок, одна возня с корнями чего стоила… Мэриан приходила почти каждую ночь, и он рассказывал ей, как идут дела, и обещал, что ей будет хорошо на новом месте.
Рассказывал, хотя она ничего не спрашивала. Она вообще всегда молчала, садилась у его ложа и молча смотрела на него. Ее глазницы были забиты землей, но она умела смотреть.
Потом он снова закопал ее, и даже не пожалел двух монет из мешка, — положить ей на глаза. И вырезал на как бы дубе крест — старательно вырезал, так, чтобы тот не заплыл долгие годы, — не просто срезал кору, но и далеко углубился в твердую древесину.
Он сделал все, что мог, и все, что помнил о похоронных обрядах, и даже поставил заупокойную свечу. Плохонькую и коптящую, из козьего жира, какая уж была, — он долго отыскивал здесь дупло диких пчел, но так и не нашел, и не мог сделать свечу правильную, восковую.