Молчание ширилось, как море, между Джозефиной у двери и Миссис Лу в постели. Ни снизу, ни сверху не доносилось ни звука. Джозефина слышала только шум ветра: он непрестанно и сильно свистел в ивах у реки, качал цветы на клумбах вокруг дома, грохотал защелкой на входных воротах.
– Ты простишь меня? Джозефина, я прошу у тебя прощения. Ты была так молода. Ничего больше нельзя было сделать. – Голос Миссис дрожал.
Джозефина ничего не сказала, не кивнула и не покачала головой. Она вышла в холл и тихо закрыла за собой дверь; это был единственный акт доброты, который она могла совершить. Если сказать «нет», Миссис не умрет в покое, она уйдет в могилу, запятнанная этим грехом, который будет жечь ее; но «да» было бы ложью, а Джозефина не хотела больше лжи, ни для себя, ни для Миссис. В холле Джозефина прислушалалась, нет ли поблизости Мистера, но до нее донесся только голос Миссис, теперь он звучал выше и глуше: «Ты меня простишь? Джозефина, ты меня простишь?»
Джозефина поднялась по черной лестнице на чердак и, нагнувшись, натянула ботинки Миссис, плотно застегнув пуговицы на лодыжках. Потом взяла с кровати свой узелок и снова пошла вниз, теперь не таясь, скрипя и топая. Мимо двери студии, мимо спальни Миссис, вниз по парадной лестнице, мимо кухни, где тело Мистера по-прежнему недвижно лежало на камнях, колени подтянуты к груди, голова повернута вбок.
Джозефина медленно вышла из широкой входной двери, спустилась по ступенькам крыльца, где стояли кресла-качалки, недвижные и тихие, как мертвецы. Светила луна, вернее, лишь серп, тонкий, как ноготь мизинца, его света едва хватало, чтобы видеть окрестности.
Как Джозефина и думала, костяная рукоять ножа белела в темной траве, и Джозефина схватила ее и потянула. Она на секунду задержалась, чтобы вытереть лезвие о юбки, и сунула нож в узелок. Она прошла по тропинке через парадные ворота и остановилась на пыльной дороге.
К югу лежало поместье Стэнморов, огромный дом, скрывающийся от глаз, стоящие рядами хижины рабов и акры полей. К северу – дом гробовщика, а дальше – город и дороги, ведущие к широкой реке Огайо и ее зеленому свободному северному берегу. Филадельфия, сказал Луис. Однажды она встретит там Луиса, никакие запоры у Бродмуров его не удержат.
Джозефина стояла в дорожной пыли. Ботинки Миссис не указывали ей направления. Джозефина оглянулась: ни движения, ни звука.
Она задержалась ненадолго. Только позже, с Калебом, она вернется к этому мигу за воротами и вспомнит, какой выбор сделала, как дорога к Стэнморам шла сначала вниз, а потом резко вверх, и перед ней выросли твердые очертания холма, за которым ничего не было видно.