— А где же дядя Трофим? — спросила мать.
— Хто его знае? — не сразу ответила тетка Полина. — Десь по своим делам. Все у него яки-то важные дела… Так рассказуй, Люда, як вы там жили.
— Как все, тетя Поля. Помаленьку.
— Ой, не кажи. Чого тильки люди натерпелися!.. От батька вашого письма есть?
— Пока нету. Ждем.
— От моих сынков тоже ничего нема, — со слезой пожаловалась тетка Полина. — Може, и головы давно сложили.
— Обзовутся. Почта теперь долго ходит. Будем ждать.
— Та и я кажу. Якщо живые — обзовутся, загинули — командиры известие дадуть, хай бог милует… Отак оно бувае. Тильки жить начали — бабах, и все пошло прахом, щоб ему, тому Гитлеру…
Зашумело в кастрюле. Мясом запахло из чугунка. Тетка Полина сняла с кастрюли крышку.
— Ну, сидайте.
Хлеб у тетки Полины был белый, сало — прикопченное, с мясными розовыми прослойками. Юрка откусил побольше хлеба, поменьше сала, взял огурец. Тетка Полина налила им по тарелке борща, а в большом черепяном полу́миске поставила тушеную капусту со свининой. От такой еды у Юрки закружилась голова.
— А вы, тетя Поля? — отодвинулась мать, освобождая место у стола.
— Я погодя, с хозяином.
Тетка Полина поставила себе табуретку у подоконника и невесело смотрела то в заплаканное окно, то на мать и Юрку. Она не была бабкой, как Юрке сперва показалось. Это тени под глазами и густые морщины делали страдальчески усталым лицо, старила ее и темная кофта. А когда тетка сбросила обвислую кофту, — словно помолодела на десять лет.
— Я ж тебя, Люда, помнила совсем молоденькой. А теперь узнала по карточке, що Трофим от вас из Ясногорска привез. И ты там, и Алексей твой у костюме, и Юрка маленький.
— Помню ту фотографию, — сказала мать. — Алеша такую и в армию с собой взял.
— Карточки от многих тильки и останутся, — пригорюнилась тетка Полина.
Поели. Мать хотела помыть посуду, но тетка отобрала у нее тряпку и миску с водой.
— Сядь, одпочинь. Може, Юра, спать будешь? Он кровать, кушетка, або на печку лезь.
На печку Юрка не полез. Лег на кушетку. Не спать, просто так.
— Счастливое ваше село, — сказала мать. — Уцелело.
— Чулы мы — все немец кругам попалил.
— От Устиновки ничего не осталось. Как людям зимовать?
— Нас як-то бог миловал. Теперь бы жить, победы дожидаться… Так наш дед, — понизила голос тетка Полина, — що надумал? Не поверишь, Люда. Хату продает!
— Зачем?
— Ото ж и я кажу. Сдурел, як той Пират. Ехать отсюда геть собрался.
— Куда… ехать?
— Не знаю. — Вот-вот готова была заплакать тетка Полина. — Каже — або на Урал, або в Среднюю Азию. А що я в той Азии не бачила? Сама тут выросла, сынков пидняла. Хату цю лизала та мазала. И от — все кидай, лети свит за́ очи…