— И охота было по жаре ноги бить? Послать вас куда-нибудь — не заставишь, а тут сами явились. — Потом даже похвалила: — Молодец — водички свежей принес. Мы уже свою почти выпили.
Бидон пошел по рукам, и его быстро осушили.
— Ну, беглецы, идите с нами обедать, — позвала тетя Алена, Анютина мать. — А с обеда — и вам дадим по рядку. Побачим, какие вы помощники.
Есть Юрка не хотел. Он все сильнее мучился: что же делать с письмом? Как сказать о нем матери? Или сейчас отдать, или вечером, когда уйдут с поля?
— Сени закрыл? — справилась тетка Фекла.
— Закрыл.
— А колодезь?
На колодце тетка Фекла пристроила задвижку: от воробьев, чтобы там не гнездились.
— И колодезь.
— Ну гляди. Придем — проверю.
Юрке дали пирожок с творогом и полкружки молока. Пирожок был черствый, молоко отдавало кислым.
— Не хочу, — сказал он и отставил кружку.
— Вот тебе раз. Наверно, на солнце перепекся. Ну-ка, надевай рубашку, хватит загорать. Голова не болит? — мать потрогала Юркин лоб.
— Ничего у меня не болит.
Он отодвинулся, пряча за спиной рубашку.
— Федя почту не разносил?
Юрка жда́л, что мать спросит об этом, а как отвечать — не придумал. Немного растерялся:
— Федя?.. Разносил. Ага, проехал по улице со своей сумкой. — И замолчал.
Мать решила: значит, им опять нет письма.
— Что же это наш папка так долго не обзывается?
— Ты, мам, сильно не переживай, — стал Юрка ее утешать. — Может, его ранило, и он лежит в госпитале. Скоро начнет выздоравливать и тогда напишет. Или попросит кого-нибудь написать. Вот увидишь. — Он говорил это, а самому хотелось крикнуть: «Есть письмо! Я принес его. Читай скорей!» Да не знал Юрка, какие надо сказать слова, чтобы мать не испугалась чужих букв на конверте.
— Бригадир едет! — звонко оповестила всех Анюта: она ловила в бурьянах степных корольков — красных бабочек. — Дядя Павло едет!
По дороге пылила бригадирова бедарка.
— Чепуритесь, бабы, — пошутила тетка Фекла, поправляя косынку. — Атамана встречайте.
— Поздно нам чепуриться, — грустно посмотрела в степь Алена. — Годочки наши уплыли, як листья по воде… Та и не́ для чего. И мы теперь никому не нужные, и нам нихто.
— Ты, Алена, это брось, — возразила ей тетка Фекла. — Не спеши себя в старухи записывать.
— А хто ж я? Солдатская вдова — то уже старуха. Все дли нее кончилося, все прошло. Одной теперь век вековать.
Тетка Фекла несогласно покачала головой:
— Дурное говоришь. Хиба так можно? Ты еще баба — самый сок.
Зозуля подъехал к ним, откинул обитое клеенкой мягкое сиденье бедарки, ступил на землю и весело спросил:
— Ну як оно, бабы? На буряковом фронте порядок?