Она успокоилась и стала читать.
Безвестная медсестра писала из далекого госпиталя, что Юркиного отца тяжело ранило в бою за небольшой белорусский городок. Ранило в голову и в грудь, он потерял сознание и несколько часов пролежал без памяти. Его нашла санитарка, перевязала и стала выносить с поля боя. Одна тащила, никто ей не помогал. Они уже были недалеко от наших окопов, как вдруг попали под артобстрел. Санитарку тоже ранило. А потом пошли немецкие танки, и ее ранило второй раз. Когда атака была отбита, и отца, и девушку доставили в медсанбат, оттуда — в госпиталь. Отцу сделали две операции, и он выжил. Только на третьи сутки пришла в сознание санитарка. Ее зовут Оля Карпова. Она из Белоруссии. Родных у нее никого не осталось. Всю их семью расстреляли в деревне фашистские каратели, а она ушла к партизанам. Некуда и некому написать о том, какая Оля бесстрашная и как много спасла бойцов. И госпитальная сестра, по просьбе отца, написала им, чтобы узнали и запомнили, кто его спас. На фотокарточке — это и была Оля Карпова.
— Где она? Покажьте, — сразу заинтересовались женщины.
— Дайте и нам.
— Поглядели? Сюды передавайте.
Фотография пошла из рук в руки.
— Ой, молоденькая совсем.
— И такая смелая.
— Есть же отчаянные девчата.
Карточка была маленькая — в половину ладони, тускловатая, с обломанным уголком. Торопливый и не очень умелый фронтовой фотограф снял Олю на березовой опушке, возле грузовика, быть может — перед отправкой на передовую. Подтянутым бывалым бойцом выглядела она: аккуратно заправлена под ремень гимнастерка, санитарная сумка через плечо; пилотка чуть набок, скромно подобраны прямые волосы. На фотографиях люди чаще всего почему-то улыбаются. Но Оля не улыбалась. Ее большие глаза смотрели сурово; взгляд казался много старше ее самой… Оля Карпова. Она не знала ни Юрку, ни его мать и ничем не была им обязана. Да очень ли знала до того боя Юркиного отца? А вот не побоялась — ради него, чужого человека, пошла под пули, снаряды, в огонь. Ради того, чтобы Юрка не остался сиротой.
В конце письма была короткая приписка — три неровные строчки, выведенные рукой отца. Он просил не забывать Олю Карпову, а о нем не переживать, он уже поправляется, скоро ему разрешат подниматься, ходить, и тогда пришлет подробное письмо.
Глаза матери были в слезах, но она немного повеселела, приласкала Юрку:
— Чего ж ты сразу письмо не отдал?
— Боялся… Вдруг — там похоронка.
Женщины облегченно вздыхали:
— Ну от, обошлося, слава богу.
— Живой ваш батько. Теперь ничего страшного — выздоровеет, бояться не надо.