Вытряхнув из котомки свой котелок на одну душу — закопченную консервную банку с дужкой — и широченной спиной закрыв от ветра огонь, расположился у костра…
Вечером и вовсе многолюдно было у нас на таборе. Рассказов не переслушать. Одна беда — тесновато в избушке, не поместиться в ней сразу шестерым. Ужинали по очереди. Стали ложиться — тоже не очень просторно: устроиться можно не иначе, как на боку.
— Вы, братва, слушай мою команду, — басил каменщик. — Скажу ночью на левый бок — шевели, скажу на правый — опять вертись.
— Ничего, — сказал из угла геолог (тот, что со значком). — Могло быть и хуже. Когда бы и те двое остались.
— Какие двое? — спросил Егорыч.
— Да тут без вас на мотоцикле подъезжали… Еще и дед какой-то подходил. Узнал, что шестеро нас — отвалил.
— Деда-то не надо было отпускать, пристроили бы деда, — заметил Егорыч. — Гляди, замерзнет где-нибудь.
— Он не из таких, — подал голос второй геолог. — Мы его и оставляли, приглашали, а он: «Нет уж, сынки. Зачем вам под боком гнилое полено? Я привычный в тайге ночевать». Ушел.
— Э, как же так! — приподнялся Игнат. — Деда вы зря. Слышь, как шумит-буянит?
— Ничего, — вмешался каменщик. — Озябнет — воротится.
Как там ни тесно было — уснули быстро. И не слышали ни ветра, ни распоряжений нашего командира…
V
Открыв глаза, я скорее почувствовал, чем понял, что за ночь в природе что-то произошло. Глянул в окно: снег! Все белым-бело.
Вскочил Игнат. Обрадовался:
— Снег! Порядок! Вот ко времени-то. Как по заказу.
Он стал поторапливать меня и Егорыча. Велел положить в рюкзак сала, хлеба и сахару, прихватить котелок. Повел за Монгой, на заветную тропу, где, по его предчувствию, мы непременно должны подстрелить гурана.
Ветер угомонился. Падал мелкий снег. Легко дышалось и хорошо было идти по первой пороше: звучнее теперь тайга и понятнее — следы на снегу все тебе расскажут.
— Гляди-ка, — неожиданно свернул Игнат с тропы, — тут кто-то ночевал.
Точно. В небольшом углублении, под корнями поваленной сосны, было устроено нечто вроде балагана: земля устелена сухой травой, сверху — навес из веток сосновых. На земле, против балаганчика, — обгорелые поленья. Отсюда к Монгою тянулся след.
— Недавно ушел. На рассвете. — Игнат оглядел балаган и вдруг: — Смотрите, чего нашел!
Он держал в руке большую черную трубку — с кривым чубуком и медвежьей головой.
— Тимофей это, Тимофей Корягин тут был. Его трубка.
Егорыч повертел, ощупал трубку.
— Что ты! Откуда ему тут быть? Мало ли таких трубок.
— Таких больше нету. Такая одна — у Тимофея. Это же он, Тимофей, и к зимовью вчера приходил.