— Вы че же, бесстыжие, поперед матки своей нарисовалися? — настыдила она ярочек, повременив отворять им калитку. — Ат, каки шустрые. Не запущу однех домой — другой раз будете знать… Ну, где матку-то бросили?
Она стояла у ворот, посматривая то за околицу, за ручей, то вдоль улицы. Сейчас прибежит ее старая. Поди, тащится, петляет под заплотами, — где мягкую былинку подсбирывает, где сена клок. За нее чего беспокоиться? Свое подворье и впотьмах найдет.
Но овца не появлялась… Глашиха еще немного подождала, потом быстренько водворила ярочек в загон и пошла искать заблудшую. Шла и недовольно бурчала:
— Ат, язва такая. Видно, совсем уж остарела, непутная стала. Пора, однако, тебя на мясо. Дождешься у меня. Вот покров пройдет — и заколю, не пожалею… Ат, язва так язва. Ходи, ищи непутную.
Невелика деревня Ключи. Бабка, не притомясь, прошла ее от края до края, почти в каждый двор заглянула. Отвечали ей одно и то же: нет, когда встречали овец перед вечером, никому не попадалась на глаза бабкина приметная овца… Глашиху взяла тревога. Шкутыльгая левой ногой — пожизненная память о том, как девкой упала с вершины зарода, — и, опираясь на тонкую палочку-тальничину, бабка, покуда не стемнело, скорехонько мотнулась на увалы, одним духом обежала Солонцы. Без толку. Провалилась ее черноголовая — и все тут. У Глашихи даже сердце захолонуло. Да это что же такое? Неужто совсем и без пользы пропала барануха? Куда могла подеваться? Не волки же съели. По всей округе про волков давным-давно и вспоминать забыли. Тогда кто же? Собаки. Свои же, деревенские, язва их побей. Это им не впервой. Что ни лето, осень — задерут полдесятка, а то и больше, овец да ягнят. Хуже волков стали. Подкрадутся скрытно, отобьют от остальных какую посмирней, загон устроят — и в чаще молчком, по-волчьи, придерут, одни копыта да шкуру оставят. Нынче тоже за лето трех баранух кончили в березнике. Вот зверье! Пораспускали чертей зубастых, расплодили в каждом дворе по полдюжины, а кормить не кормят путем, — им же болтушки надо не меньше, чем свиньям. И куда столько нахлебников? Поглядишь — мужики нынче уже и охотничать разучились, а собак прорву держат. Ну для чего, для какой потехи?..
Начинало вечереть. С потемнелых склонов гор, из крутых распадков сумерки стекали в долину. Внизу, под увалами, успокоенно дышала деревня. Наносило зазывным, хлебосольным дымком и запахом свезенного во дворы сена. Огонь затеплился в окнах. Разноголосо брехали собаки.
Почти убежденная в том, что так оно и есть, что уже обглоданы косточки ее невезучей овцы, бабка пошкандыбала обратно, все больше огорчаясь происшедшим. Дома она как-то бессознательно и торопливо подбежала, заглянула в загон и сама себе подивилась: нечто барануха, ровно курица, способна летом через городьбу перелетать и очутиться в своем закутке?.. Ярочки тихо, сиротливо лежали в углу, на соломенной подстилке.