— А вы заметили? Стрижи-то уже улетели.
— Что вы говорите?
Бросились к окнам.
— А ведь и правда.
День был короткий, «субботошный», как говорила дебелая и всегда сонная тетя Настя, уборщица. В три часа все засобирались домой. Николай Сергеевич тоже закрыл свой стол ровно в три, чего почти никогда не случалось.
Он не стал ждать автобуса, сел в такси и поехал домой — на тихую улочку в окраинной части города, где с женой Татьяной Львовной жил в старом бревенчатом доме.
Жена срезала гладиолусы под окнами, в палисаднике.
— Зачем ты, Танюша? — взял ее за руку Николай Сергеевич.
— А они все равно завянут. По радио обещали заморозки.
Она хотела накрыть на стол, но Николай Сергеевич остановил ее:
— Знаешь что, Танюша? Давай пообедаем не так, как всегда. Сегодня ведь последняя суббота августа, конец лета. Пойдем провожать лето? За город, к речке. Собери, что там у тебя к обеду, и пойдем. На берегу чайку попьем. Смотри — распогодилось, будет чудесный вечер… Согласна?
Город надвое делила речка. Они пошли правым берегом, вниз по течению. Берега речки — в гальке, как в чешуе. Нигде ни куста, ни дерева, речка выглядела облезлой. Но это не смущало мальчишек. Для них она была самой лучшей. Засучив штаны, они бродили в воде, не то сеткой, не то куском марли ловили мелюзгу. Поодаль стояли с удочками двое. Николай Сергеевич намерился было к ним подойти, спросить, что клюет и как клюет, но передумал — так они были неприступны, так недовольны его появлением: наверное, не клевало. Барахтались утки, совсем как в деревне. К речке, не спеша, «плыла» молодая женщина — босая, с горкой выстиранного белья в белом тазу.
— Васька-а! — закричала она, видать, одному из тех рыбаков, что бродили с сеткой. — А ну домой! Сдохла бы она, твоя рыба. И когда зима на вас грянет, бездомники.
Она с силой хлестнула по воде белоснежной простыней. Однако никто из мальчишек не обернулся. Васька точно и не слыхал приказа…
Они дошли до самого устья речки. Долго стояли на обрывистом берегу, против того места, где речка вливалась в реку Ингоду: он — худой, высокий, нескладный, она — полная, маленькая, едва ему до плеча. Уж забыли они, когда последний раз вот так, вблизи, видали реку, березы, горы. И плеск воды, и гудки паровозов, тащивших тяжелые составы во великой сибирской магистрали, в чуткая тишина в густом бору за рекой, и переливы красок таежных — все сейчас для них было значимо, в многом говорило, о многом напоминало…
Потом они набрели на полянку среди кустов черемухи и шиповника. Здесь был таганок и старое кострище. Николай Сергеевич бросил свой плащ на траву.