На пороге веранды стукнул каблук. Юрка торопливо прикрыл железную дверь, отпрянул от нее, но выскользнуть из кухни не успел… Насупясь, на него в упор смотрел Сердюк:
— Тебе чего там надо?.. Ты что там забыл?
— Ничего, — чуть слышно проговорил Юрка. — Я… просто так… Она была открыта. Я и… я ничего не трогал.
— Не учись лазить, куда тебя не просят. Иди гуляй… И чтоб ноги твоей там не было. Заруби себе на носу.
Забыв про хлебницу и тарелки, Юрка шмыгнул мимо Сердюка…
В другой раз Юрка один был дома, выполнил письменные уроки, сделал передышку и не утерпел — включил «Урал», поставил пластинку, на которой Марк Бернес пел: «Эх, путь-дорожка фронтовая. Не страшна нам бомбежка любая…» И вдруг — намного раньше обычного — явился отчим. На Юрку глянул так, будто застал его при поджоге дома. Крякнул, хмыкнул, засопел от раздражения. Тяжело гу́пая ботинками, прошел через комнату. Выдернул из розетки шнур, хлёстом захлопнул крышку радиолы.
— Наигрываешь? — перекосило его. — Песнюльками заслушался? Больше нечем заняться, работы нету?.. Уголь как привезли — третий день посреди двора лежит, давно бы в сарай скидал, здоровый уже лоб. А ему — песнюльки-игрульки. Нашелся любитель! От сам заробишь гроши, купишь себе такую бандуру — тогда и наигрывай с утра до вечера, хоть лопни. А на чужое, на дуринку — много вас, дармоедов… Так от, запомни раз и навсегда: твоего тут, в этом дому, ничего нету. Заруби себе на носу!..
Некоторое время спустя Сердюк — уже не впервые — накричал на мать. За то, что она опять отказалась брать людские заказы и шить еще и дома, после работы да по выходным.
— Мне, Коля, мастерской хватит. Я и там устаю от шитья… Глаза стали болеть, спину бывает не разогнуть, — пожаловалась она. — А дома, ты же видишь, и другой работы хватает. Разве я сижу сложа руки?
— Я не говорю — сидишь, — раскипятился Сердюк. — Понимать надо кой-чего своей бабьей головой. Волос у вас длинный, ум — короткий… Я говорю — живет теперь не тот, кто каждый день бегает на работу и трясется там над ней, как Ванька-дурачок… а кто умеет из всего клепать копейку. Не доходит? Или копейка тебе уже не нужная, все готовенькое получила? — И он повторил то же самое, что раньше сказал Юрке: — Глядя не просчитайся. Не забывай — в этом дому ничего твоего нету. Ага, нету. Дошло?.. Не теперь, так после дойдет. — Сердюк даже хохотнул самодовольно — от сознания своего превосходства над такими простофилями, как его жена, от убежденности в том, что кому-кому, а ему-то уж известно, как надо жить, из чего «клепать копейку».