Могила матери — неподалеку от кладбищенских ворот, левей сторожки. Юрка удивился цветам в оградке: на могиле зеленели упругие, плоские, как ножи, листья петушков, цвели гвоздики и незабудки. Юрка повырывал между ними бурьян, взялся выдергивать лишнюю траву под стенками ограды.
Подошел сторож — сутулый костлявый старик в полотняной серой рубахе на узеньком пояске. Поздоровался. Помолчал. Оперся рукой на оградку:
— Хто тут у тебя лежить, сынок?
— Мать.
— Молодая была?
— Да… молодая.
— Эх-хе, — продохнул старик. — Що-то мало теперь живуть молодые. Чего им не хватает?
— А вы не знаете, кто посадил на могиле цветы? — спросил Юрка.
— Кому ж знать, як не мне?.. Приходила в начале лета якась молодица.
— Какая она из себя?
— Гладкая[4], белявая. И дуже вся размалеванная.
«Ирина Ивановна, — догадался Юрка. — Ну что ж, спасибо ей, что вспомнила».
— Тетка твоя? — полюбопытствовал старик.
— Нет, чужая она мне. Просто знакомая.
— Понимаю… Бывають и серед чужих щедрые души. Мир не без добрых людей. Было б еще больше, як бы все читали святое писание, слухали господнее слово. Та не, глухие мы стали… глухие к чужому горю, чужому крику… Память у нас короткая стала. Сколько мильйонов душ переломала война? Страшно подумать! Забудуть и их. Сколько сирот пораскидала по белому свету? Нихто не знает. И нихто никогда не вернет тем сиротам загубленное навеки, их счастье-долю… Все забудуть, все…
— Ну это вы, дедушка, загнули, — прервал Юрка странную проповедь старика. — Такое не забывают.
— Эх-хе, — с грустным снисхождением смерил старик взглядом солдата. — В молодости все мы спорим, хорохоримся, супротивничаем. И с жизнью спорим, и со смертью. Думаем, що мы умней их обоих… Токо под старость начинаем кой-чего понимать в жизни, а тут — и она, костлявая с косой.
— Зачем же так мрачно? — вырвал Юрка с корнем куст лебеды. — Сразу — про костлявую.
— А на кладбище, сынок, люди веселыми не бывають. Я тут рядом с костлявой обитаюсь, можно сказать — под одной стрехой. Ладно, — воздел руку старик, видя, что солдат хочет опять ему возразить. — Возле могилы спорить не будем — грех. Ты мне, воин, лучше скажи — совсем воротился со службы чи как?
— Пока — в отпуск.
— Чего ж ты один? Батько твой где?
— Нет батьки.
— Понимаю… На войне загинул?
— Да, погиб, — сказал Юрка неправду.
— Он воно як… Выходит — сиротой остался? Один, яко перст… Опять уедешь на войну — за материной могилкой и доглядать будет некому. Так?
— У вас можно взять лопату… на полчаса? — попросил Юрка, чтобы больше не отвечать на вопросы сторожа. — Могилку подправлю.