Ничья, брошенная хозяевами хатенка, в которую от тети Глаши перебрались мать и Юрка, которую уже полтора года обихаживали, как были способны, и считали своей, вдруг сделалась им чужая: все углы в ней заняли немцы. Они толклись в хате день и ночь. Одни поваляются, не снимая сапог, поедят, намусорят везде, понагадят в саду, раскидают банки, коробки, бутылки, бумажные обертки, только ускребутся — других чума несет. И все были одинаково угрюмые, злые, глядели зверьем, — не попадайся на глаза. Ясно — не с чего им было больше веселиться. Слетели с гитлеровских вояк и форс, и спесь, и лоск. Небритые, черные, помятые, драпали они во всю прыть под ударами наших полков, освобождавших Донбасс.
Неспокойные, грозные ночи Юрка с матерью пережидали в сарае, — тут устроили себе на досках соломенную постель. Но если Юрка все же спал, то мать не смыкала глаз почти до утра: в любую минуту немцы могли поджечь и хату, и сарай, все село.
Тетя Вера и Танюха уже приготовились к этому: сложили в ящики, упаковали, связали в узлы вещи. Чуть чего — можно быстро вынести в сад.
— От увидите — спалят они нашу Устиновку, не помилуют, — с горечью говорила Танюха, едва сдерживая слезы.
Никто, конечно, милостей от немцев не ждал. Когда оккупанты уходят, они стараются не оставить после себя ничего живого. Но маленькую надежду люди берегли до последнего: может, минует Устиновку такая доля; может, наши выбьют немчуру неожиданным налетом и не дадут испепелить село.
Каждый день к Юрке прибегала Танюха. На чердаке хаты они устроили себе наблюдательный пункт, забирались туда по жердочкам приставной лестницы и следили за дорогой, по которой, отступая, входили в Устиновку немецкие войска.
— А слыхал, Юр, — таинственно спрашивала Танюха, — как ночью танки тика́ли?
— Не хочешь — услышишь. Земля дрожала.
— Ага. Ух, страшно было! Мы с мамкой совсем не спали.
— И мы… А что это такое — соображаешь? — загадочно спрашивал Юрка.
— Что?
— А то… Раз танки тикают — значит, наши их здорово прижучили, недолго им тут выкобениваться. Стратегию надо понимать!
— Я понимаю, — не сомневалась Танюха.
— Еще не то будет, увидишь.
— Ага… Давай глядеть. Как партизаны. Правда?
Они затаивались на полутемном, пропитанном пылью и запахами ветхости чердаке и в приоткрытую дверцу, сквозь ветки вишен продолжали наблюдать за степным шляхом. Юрка давал установку:
— Запоминай.
И они считали, сколько въезжает в село грузовиков, тягачей с пушками, самоходок, подвод, мотоциклов. Особо примечали легковушки: в них — офицерье, главари. Все запомнить было невозможно, со счета сбивались. Да и надоедало сидеть на чердаке: ныла спина, затекали ноги, от пыли драло в горле.