. Именно потому, что сикхам в Пенджабе не хотелось терять лицо перед индийскими властями, они, как пишет Синтия Кипли Махмуд, должны были убивать индусов и правительственных чиновников, если делали такие угрозы.
Хотя на первый взгляд кажется, что целью всех этих жестокостей было завоевать уважение оппонента, они значили и кое-что иное: движение хотело продемонстрировать, что может выступать с оппонентом на равных. В рамках процесса, который Рене Жирар обозначил как «мимезис», они не только подражали своим соперникам, но и заявляли о своем превосходстве – доходчивым, по их мнению, для этих соперников образом. Многие активисты использовали залы суда как ристалища, где утверждали, что своими действиями боролись с правительством, и швыряли перчатку ему в лицо, обвиняя в отступлении от собственных ценностей. Говоря, что правительство США подает скверный пример, Тимоти Маквей, как мы видели, цитировал судью Брэндайса; Андерс Брейвик признал ответственность за убийства, но объявил себя «невиновным» – поскольку именно ему, а вовсе не норвежскому правительству, принадлежит здесь моральное первенство; обвиняемые же в подрыве ВТЦ обзывали Минюст США «Министерством несправедливости». Пол Хилл, напавший на сотрудника абортария в Пенсаколе, во время суда заявил, что вынесенный ему за убийство приговор был «неправедным»[594]. В том же ключе в изученном мною твиттере одного из сторонников ИГИЛ говорилось, что ИГИЛ убивает точно так же, как и его оппоненты. Как писал этот молодой человек, «америкосы убивают людей и потом снимают кино, как им пришлось ради этого попотеть», в то время как шиитский мир «убивает и потом наживается на трагедии, чтобы привлечь побольше внимания»[595]. Организованные ХАМАС теракты смертников в жилых кварталах Тель-Авива с Иерусалимом были, как описал их один из лидеров, «письмами для Израиля», непосредственно адресованными противнику. Вторгаясь в самые мирные уголки территории их соперников, ХАМАС желал донести, что «игнорировать нас не получится» и что «уровень безопасности израильтян – круглый ноль»[596]. Посланием в этом смысле являлось само средство его передачи: взрывы ХАМАС сеяли хаос, войну и кровь именно чтобы израильское общество их на себе испытало. Обращая тихие израильские кварталы в сцены кровавой битвы, движение как бы заявляло, что война уже на пороге. Подобные акты символического усиления подчеркивали не только серьезность намерений их руководства и что они могут быть на равных с «шишками» из правительства, но и легитимность их идеологии религиозного общественного порядка. Путем насилия ХАМАС старался привлечь внимание к тому, что в социальном плане он полагал за истину. Его лидеры формировали темный мир социальной действительности (в терминах Пьера Бурдьё – извращенный «габитус») и требовали равно от всех израильтян и палестинцев перенять это их мировосприятие