Отдельные активистские группы возвели эту свою критику в абсолют и не просто отвергли секулярную политическую систему, но и создали ей альтернативу. «Исламское государство» было, в конце концов, государством. В Японии радикальное буддийское движение «Аум Синрикё» также устроило собственное правительство, в котором их лидеры занимали различные административные посты: у них были министр просвещения, разведки, внутренних дел, а еще – министр науки и технологии. Идея организации была не только в том, что она может выполнять работу правительства, но и в том, чтобы реально взять ее на себя после явления глобальной катастрофы, которую предсказал Сёко Асахара. Когда этот страшный день наконец наступит, сохранить общественный порядок сможет только правительство «Аум Синрикё». В Индии, когда сикхское восстание было еще в зените, к воинствующим активистам относились так, будто их авторитет соизмерим с авторитетом полиции и представителей власти. Жители деревень в террористических зонах вокруг пенджабских городов Батала и Тарн-Таран отказывались сообщать властям о насильственных инцидентах, а радикальная молодежь устраивала новые суды и правительственные учреждения. Как сказал мне бывший первосвященник главного сикхского храма[608], «политика может быть удивительно прекрасна, но только если это правильная политика». Под этим он подразумевал политику в тесной связи с религией, но «господствовать в этой связке должна религия», а не наоборот[609]. После образования государства Халистан и установления там сикхского правления один из лидеров движения говорил мне, что закон у них будет справедливым не только к сикхам, но и вообще ко всем, хотя превыше всего они и поставят принципы сикхских писаний[610]. В чем именно тут будет отличие от светских форм политической организации в Индии, осталось, правда, неясным.
Участники активистских групп зачастую бахвалятся, что установление такой праведной власти – единственная цель их терактов. Однако на самом деле, за исключением ИГИЛ в Сирии и Ираке и еще «Талибана» в Афганистане, государственного аппарата террористическим путем создано не было. И даже в случае ИГИЛ с «Талибаном» и в некоторой мере ливанской «Хезболлы» боевики придерживались такой же дисциплины, что и любая армия: радикальной была лишь тактика. Другие религиозные режимы – когда ХАМАС закрепился в Газе, в Египте ненадолго пришли к власти «Братья-мусульмане» или в Иране произошла Исламская революция – устанавливались путем мирных демократических выборов или же по итогам грамотных военных переворотов, но никак не посредством спорадических и предельно насильственных выступлений, характерных для партизанской борьбы. Несмотря на свою показную браваду, в действительности большинство практикующих терроризм групп политики по большей части сторонятся, а выборы презирают. Когда им предоставляли возможность официально войти в правительство, как это было в 1992 году в Пенджабе с радикальными сикхами, они, как правило, ее отвергали. Когда же они пытались участвовать в выборах, как партия «Ках» Меира Кахане в Израиле или «Аум Синрикё» в Японии, результат обычно оказывался плачевным. «Хезболла» в Ливане хотя в общенациональных выборах никогда и не побеждала, но оттягивала все больше голосов избирателей и сыграла решающую роль в избрании в 2016 году президентом Мишеля Ауна. «Хезболла» располагает довольно-таки внушительным ополчением, хотя и не сопоставимым с национальной армией по размеру и силе. В целом, однако же, если не считать ИГИЛ и «Талибана», религиозно-политические движения редко пытались сформировать эффективные боевые силы помимо тех, что пригодны лишь для терактов и подрывных операций по принципу «бей и беги».