Из-за белых акаций чуть виднелась ветхая кровля. Над входом красовался фронтон, опиравшийся на две облупленные колонны. Но с мезонина дома напротив двор сестер был как на ладони.
Ежедневно по утрам происходило одно и то же: полностью одетые, даже принаряженные, сестры по очереди появлялись на крыльце. Затем они осторожно (или очень осторожно – степень зависела от возраста и погоды) спускались по ступенькам и удалялись в дальний угол двора, где был умывальник и ведра с дождевой водой, особенно мягкой и полезной для кожи лица. Эта вода, да разве еще кусочек огурца с собственной грядки и составляли весь набор косметических средств, которым защищались сестры от южного солнца и даже от самого Времени. Вот так совершался утренний туалет. После чего, сохраняя строгость и достоинство, сестры собирались вокруг овального стола, где пили ячменный кофе, и день начинался.
Он был наполнен, на первый взгляд, довольно бестолковым чередованием всяческих дел: чтением, приготовлением еды, ухаживанием за цветами и маленьким огородом, музицированием, хождением на рынок, переговорами с молочницей и снова чтением то по-русски, то по-французски.
Но, несмотря на некоторую отстраненность и самоизоляцию сестер, их дом, по мнению местной интеллигенции, был одним из признанных центров городской культуры.
И вот обычный порядок жизни этого дома был нарушен. Теперь все здесь подчинялось планам и занятиям молодого гостя.
Но лето есть лето! Без конца сидеть за роялем не хотелось, и он уехал на несколько дней на хутор близ Житомира, где жила сестра его матери Тамара Павловна, или тетя Мери, уже знакомая нам со времен его раннего детства.
Ночь на Лысой горе
В молодости училась она в художественном институте. Потом много лет рисовала для детских издательств.
У нее подрастал сын, и вокруг них всегда собирался кружок его сверстников и сверстниц.
Теперь ей было около сорока, но она никак не чувствовала себя старшей в этой еще очень молодой компании.
Здесь все занимались искусством, и выдумкам не было конца. Если что-то рисовалось – тут же устраивались выставки, если сочинялись рассказы или стихи – сразу же издавались самодельные книги, написанные печатными буквами и пестревшие картинками.
Она умела быть другом. Умела молчать. От нее все получали поддержку. Ей поверялись тайны, показывались письма и дневники. Ей жаловались на безответную любовь, на родительскую косность, ну, словом, на все, что можно. Но иногда ей жаловались и на то, на что нельзя было жаловаться ни ей, ни даже себе самому. Ведь в стране уже шли массовые репрессии.