С темнотой приходила тоска. Морозило так, что под кроватями был иней. Шла глухая страшная зима. Говорили о какой-то банде, об убийствах, об исчезновении людей. Если кто-нибудь поздно возвращался, его встречали у трамвая.
Еду составлял в основном здорово подмороженный картофель. Чаще всего его пекли в золе печки и долго, с наслаждением, грели им руки, перебрасывая с ладони на ладонь.
Так же холодна и темна была школа, наполненная обозленными, испуганными мальчишками. Возникали жестокие и опасные игры. Развлекались, скатываясь по лестничным перилам, всей тяжестью опираясь на ладонь. Это доставляло бездну удовольствия, если рука не натыкалась на аккуратно вставленный в поручень кусок бритвы.
И все же было и хорошее! У нас прекрасно преподавалась литература. Основные сочинения программы читались на уроках вслух. В эту зиму было много Пушкина – «Повести Белкина», «Дубровский», «Капитанская дочка». Это занимало значительное время. Иногда захватывались и послеурочные часы.
Темными вечерами на учительском столе горела свеча. Электричества не было и в школе. А нас, полуодетых, голодных детей, старались научить любить наш язык, хорошо говорить и писать по-русски.
Другие предметы тоже, по-видимому, преподавали неплохо. Из моих одноклассников вышло несколько известных в науке людей, но к точным дисциплинам интереса я не проявлял, и в памяти от этих уроков у меня ничего не осталось.
Свои тетради по математике и физике я покрывал рисунками, среди которых видное место занимал Рихтер, его профиль, фигура во фраке, рояль… И снова – лоб, нос, подбородок и складка от крыла носа к углу рта.
А холодам и потемкам, казалось, не будет конца. Под нашим мостом была найдена занесенная снегом женская голова. Приезжала милиция с фотографом и следователем.
Победившая Москва была временами ужасна. Город мерз, голодал и всячески страдал.
А в Большом зале консерватории – концерт из произведений Баха. Рихтер – Дорлиак. Английские сюиты, песни-хоралы с Ниной Львовной, Итальянский концерт, А moll’ная фантазия и фуга.
Великие музыканты играли великую музыку для победившей столицы, где было так много несчастных, потерявших все, отчаявшихся людей. С этого времени на долгие годы для меня самое прекрасное начиналось с Баха.
Однако все имеет свой конец.