— Так что же делать?
Рубанов тихо, как бы про себя, засмеялся:
— Принять в этом свое участие, как в прошлый раз.
— Что ж, я готов… Только тогда пришлось иметь дело с молодыми, — Егор задумался, — а сейчас?
— У нас есть один старикан… Военной поры мастер, Виловатов Филипп Прокопович. Ему за восемьдесят. Если он захочет, вы уедете со сталью.
— Я понял. Начальник мартеновского тот же?
— Да, ваш знакомый.
— Спасибо…
Егор вышел из заводоуправления. Перед ним дымил трубами, громыхал прокатными станами, полыхал заревами созревшего в мартеновских печах металла завод. Тысячи людей делали свое огневое дело, делали день и ночь. На десятках, а может, сотнях таких же, а то и во много раз больших заводах люди тоже плавили и прокатывали металл, но его все равно не хватало.
«Черт же возьми, — подумал Егор, злясь, — и я вот должен, бросив свое дело, за кого-то работать, за того, кто не умеет свести концы с концами, должен бегать, собирать бригаду сталеваров, которые смогли бы сварить именно эту, только эту сталь. Бросить, бросить все, как тот Пензяк».
Иван и Эдгар сидели, склонившись над ПАКИ. Иван включал прибор, вмонтированный в столик, мотор начинал недовольно гудеть, повизгивая, будто жаловался на бесполезную работу. С прибором получались какие-то странности: при проверке одного и того же индикатора он давал разные показания. Раз за разом Иван нажимал на пуск, на бумажной ленте точками обозначались графики отклонений, различные по форме и амплитуде.
— Ты какую-нибудь закономерность видишь? — Иван повернулся к Эдгару, и на лице его, по-детски открытом, отразилось недоумение. Хохолок светлых волос на верхушке упал, как побитый петушиный гребень. В прищуре глаз его чувствовалось внутреннее смятение.
— Закономерность? — Эдгар как-то странно мотнул головой, точно освобождаясь от петли на шее. — Закономерность можно вывести из нормального поведения, а тут черт-те что…
— Закономерность должна быть. Видишь, он дает погрешности только после длительной работы. Тебе это о чем-нибудь говорит?
— Может быть, диск?
Эдгар оглянулся на цех, пальцем поманил Яшку-слесаренка. Яшка с радостью сорвался с места, должно быть, надоело парню корпеть у монтажного стола. Подбежал, бедово глядя на Эдгара светлыми ясными глазами, подбоченясь, пропел:
Паки, паки,
Серые собаки.
Кто скажет,
Кто улыбнется,
Тот и съест…
Иван прищурился, улыбаясь, но Эдгар сидел с неподвижным лицом и плотно сжатыми губами, как человек, вступивший в заговор молчания.
— Иван Георгиевич, извольте распорядиться, когда доставить вам собак… — продолжал молоть слесаренок.