Егор прошел через площадку. Жар охватил его тотчас, как только он встал рядом со стариком-сталеваром, маленьким, худым, будто высушенным тут у мартена за долгие годы работы. Он был безбород и безбров, глаза его тонули в морщинах, но поблескивали остро и требовательно, а лицо казалось румяным и чем-то неуловимо и обидно точно напоминало чуть поджаренный блин, только что снятый со сковородки.
«Рад старик», — подумал Егор, проникаясь теплым чувством к сталевару, который не стал ломаться, когда его попросили выручить завод, да и совнархоз тоже. И к себе у Егора на миг вспыхнуло подобное же чувство: не кто-нибудь, а он уговорил старика, о котором так много писали в газетах в те уже давние военные годы, и вытащил его в трудную минуту из небытия.
— Ну, как она там, Филипп Прокопович? — спросил Егор старика, стараясь и самим вопросом и тоном показать интерес любознательного человека. Старик взглянул на него с недовольством и вместо ответа юрко бросился к печи. Он стал заглядывать в нее, в какие-то невидимые Егору дальние углы, белый блеск металла слепил Егору глаза, жар жег щеки, было удручающе душно. И обидное обращение с ним старика опалило лицо, теперь уже изнутри. Старик вернулся к нему, но на его вопрос отвечать не стал, то ли забыл о нем, то ли счел его праздным, а заговорил сокрушенно:
— Не улавливаю, отвык. Кажись, век ее не видывал. Какая оказия!
Он опять побежал к печи, за что-то отчитал парня, стоящего у завалочного окна, набросился на другого, что лопатой забрасывал в огонь известняк. Но парни, Егор хорошо это видел, воспринимали шумливость старика не больше, как вздорность, им-то какое было дело до его прежней славы и прежнего колдовства. Это были другие люди, приученные к другой работе, знающие сталь не по оттенкам цвета ее поверхности, и не по искре, а по ее химическому составу и кристаллизации, и они, конечно, уж никогда не поймут старика и не будут колдовать у печи так, как когда-то колдовал он и пытается колдовать сейчас, если сталеварение не ринется вспять и люди заново не начнут открывать законы рождения металла.
И чем дальше шла плавка, тем разлад между сталеваром и его подручными казался Егору все более заметным, а потом и непоправимым. И он ругал себя за то, что не додумал, не сообразил, что не всегда в сочетании старого и нового можно найти свежее качество. Получалось, что они исключали, а не дополняли друг друга, эти представители двух эпох металлургии. Но что, что теперь можно поделать? Рубанов упреждал его: у старика далеко не ангельский характер, да и методы работы не под стать нынешним. Но Егор, вспомнив громкие успехи старика в прошлые времена, поверил в него и в свою звезду. И вот что из этого вышло.