Разделись. Оба были худые, длинноногие. Маленький — уменьшенная копия большого, большой — увеличенный маленький человечек. Отец настроил воду, подтолкнул сына:
— Давай!
Сын ступил на ребристую подставку, одумался:
— Пошли вместе.
— Ну, пошли.
Струи приятно секли спину. Славка прыгал от восторга, ловил воду ртом, прикрывал глаза ладошками, а то совсем-совсем их залило.
— Намылить тебе голову? — спросил отец.
— Я сам.
Они намыливались, лезли под струи. Славка визжал от удовольствия, Егор чувствовал, как легко-легко делалось на душе и приятно оттого, что они понимают друг друга, старший и младший Канунниковы. Забылось огорчение, когда жена выдворила его в баню, забылась ее настороженность и отчужденность, забылась ужасающая дорога. Как хорошо ему было со Славкой, он не помнил, когда еще было так хорошо и с кем. «Люблю его, чертенка, а он, конечно, чувствует это, — подумал Егор. — Дети все чувствуют, как собаки. Человеку надо накопить наблюдения, потом уж сделать умозаключение, что и как. А собака чувствует настроение хозяина по шагам, сразу. И дети вот тоже…»
Остановил себя: «До чего додумался!»
— Потереть тебе спину? — предложил он сыну.
— Только не забывайся, — сказал сын, — а то так начнешь драть, кожи не останется.
— Ладно, не забудусь. До чего ты худой, сын. Все позвонки сосчитать можно: раз, два, три, четыре…
— Щекотно! — закричал Славка.
— Ну вот, мужчина…
— Хватит. Давай теперь я. Наклоняйся.
Славка тер отцу спину и, конечно, тоже считал позвонки.
Славка продернул в ушко ножен шпагат и повесил кинжал через плечо. Кинжал ему нравился. Отец говорил о рисунке на ножнах, узорчатом флажке на длинном шпиле — это называлось флюгером, но Славку флюгер не интересовал. Славка расхаживал по комнате, и кинжал в желтых ножнах болтался на шпагате.
У Вари серые холодноватые глаза чуть потемнели и потеплели, когда она брала в руки ниточку янтаря. Спросила:
— Настоящий?
— Настоящий, — сказал Егор и вспомнил, как они с Ниной выбирали подарки в маленьком магазине, где женщина с белыми волосами, похожими на букли, рассказывала им о флюгерах. И тогда Нина спросила, любит ли он свою жену и он ответил, что да, конечно, любит.
Варя положила янтарную нитку на буфет. Она то и дело оглядываясь на нее, хотелось примерить, но стеснялась. Она выпила рюмку водки, бледность в лице прошла, щеки робко зарумянились. Что-то девчачье проступило в ней, давнишнее и милое.
— А с чем пойдет янтарь-то твой? — спросила она наконец, не вытерпев.
— Со всем, с чем хочешь, — сказал он, хотя не очень в этом разбирался. — С черным, белым, красным.