— Ну вот, кажется, все собрались, — обрадованно вздохнула Черниха и засеменила на кухню, стала собирать на стол.
Таня быстро разделась, подошла к брату, присела рядом. Костя вдруг икнул, ткнулся ей в колени и, уже не сдерживаясь, заревел во весь голос.
— Котька, ты чего, ну перестань, — начала успокаивать его Таня, а у самой на глазах появились слезы.
— Говорила я ему, не верил, не послушался, — вздохнула Фрося.
— Ты, девка, зря не наговаривай на парня, — подала голос Черниха. — Что тяжело ему одному, то это верно, но ничего, перемелется мука. — Старуха замолчала, грустно посмотрела на меня, на Таню и добавила: — Теперь, я думаю, легче будет.
Она налила в тарелки щей, поставила хлеб.
— Садитесь, гости дорогие, — нараспев сказала она.
Ефим Михайлович хотел было сесть за стол, но его остановила жена:
— И не думай, Ефим. Что у них, родни нет! Мимо родного дома как оглашенные пролетели. Собирайтесь, пошли к нам.
— Ты это чего раскомандовалась, — сверкнула глазами Черниха, — ну, прямо генерал. Ребятки, садитесь. Алька, а ты что свою не привез? Показал бы нам ее или боишься — сглажу?
Алька хитровато улыбнулся:
— Кого надо, я привез, верно, Степа?
«Верно, Алька, верно», — я благодарно взглянул на Серикова.
Нас посадили рядом с Таней. Я догадываюсь, сделали это специально.
Таня смущенно посмотрела на меня, нагнувшись, что-то шепнула Косте. Он, слабо улыбаясь, согласно кивнул головой.
Что-то обмякло у меня внутри, теплой волной разошлось по всему телу. Я понимаю, с этой минуты многое должно измениться в моей жизни. Я боюсь поверить в это, боюсь даже пошевелиться.
Под столом играют маленькие котята, гоняют по полу клубок с шерстью. С печи, там, где у Чернихи лежат смолевые поленья на растопку, настороженными глазами следит за ними рыжая лохматая кошка.