— Ваши мысли, мадемуазель Эвон, знаете, они же как наркотик, — усмехнулся месье де Грамон, садясь на широкий подоконник, натягивая тем самым ткань штор, — такие чистые, сладкие, как патока. После того океана мерзости, который читаешь в головах даже юных девушек, вы — как глоток свежего воздуха. Бедняга Петер, он до сих пор с тоской вспоминает ваши фантазии. И хотя я посоветовал не приближаться к вам, он ищет любой повод… А ведь от вас никуда не деться, когда вы грустите или радуетесь — это словно водопад. Не знаю как экранировались ученики вашей академии от вас, мадемуазель Эвон, хотя может они еще не настолько чувствительны, но для нас это стало невозможным,
Я растерялась: то ли это был комплемент, то ли такое завуалированное оскорбление. Хотя «слыша» снисходительную улыбку «старика» мне начиналось казаться, что второе. Язык словно отнялся: на меня «волшебный» сыр не оказал никакого эффекта, в горле пересохло так, что не вымолвить ни словечка.
Расправила плечи, как учил в свое время сэр Шарль и, сложив руки на коленях, спокойно посмотрела на месье де Грамона. Я не сделала ничего плохого, законом не запрещено радоваться или думать.
— Даже в вашей академии, мадемуазель, ваши особо сильные эмоции слышал весь старший курс факультета менталистов, но никогда не признавался, знаете почему?
Я уставилась на «старика» в ужасе. Получается, все были в курсе той каши, что творится у меня в голове?! Разом стало стыдно.
— Не всякий специалист сможет расшифровать все, о чем вы думаете, но общий шлейф аромата среди пакости скотного двора — уникален. Его хочется вдыхать, заполучить и не отдавать. Я даже не уверен, мадемуазель, что, надев на вас амулет, запрещающий считывать мысли, смогу погасить ваши всплески эмоций. И не уверен, что хочу…. Ваши метания — опьяняют…
Подозрительно оглядела силуэт менталиста. Может он и правду пьян? Слишком уж тягуче и медленно, словно смакуя каждое слово, говорил мужчина.
— Настолько, мадемуазель, что требуется определенная сила воли, чтобы держаться от вас подальше. Кое-кто не смог… — «старик» усмехнулся, — но есть и обратная сторона медали, мадемуазель. Ваши эмоции выдадут нас с головой, если в Парисе окажется шпион спанцев, у которого есть ментальный дар. Ваш страх… ваша искренность, воспоминания о той битве, все настолько вкусно, ярко. У спанца нет ни единого шанса пройти мимо. Или скорее у вас.
Я побледнела. Я конечно мечтательница, но не дура. Последняя фраза месье де Грамона могла значить только одно — Абаста. Сердце пропустило удар и лишь волевым усилием, я не сменила положения, так и осталась сидеть с нереально прямой спиной. Если так нужно для моей страны…