— Да, бритву, — спокойно подтвердил свою просьбу Костер де Сен-Виктор, — но не думайте, что это для того, чтобы перерезать себе горло. Даю вам честное слово, что у меня нет таких мыслей. Я что-то совсем зарос и просто хотел бы подровнять бороду. Уверен, что там будут знакомые мне женщины…
— Месье, — перебил его Девилль, — скоро нам всем подровняют бороды.
— Я знаю, мой друг, — весело ответил ему Костер де Сен-Виктор, — но боюсь, что они нас побреют слишком коротко.
Жорж Кадудаль в это время поинтересовался у начальника охраны:
— Будут ли помилованы мои офицеры?
Услышав отрицательный ответ и последовавшие за этим объяснения, он гордо перебил отвечавшего офицера:
— Не будем больше об этом, какой смысл.
Часы на городской ратуше пробили половину двенадцатого. Двенадцать приговоренных к смерти были готовы отправиться в свой последний путь. Все они были в кандалах. Их быстро погрузили на три большие повозки. Рядом с каждым находился священник и солдат охраны. Мрачный кортеж двинулся в сторону Гревской площади, где его уже давно ждала огромная толпа парижан, жаждавших посмотреть на готовящееся кровавое представление.
Жорж сидел в первой повозке вместе со своим кузеном Пьером, Мишелем Роже и Луи Пико, своим бывшим слугой. Казалось, он был совершенно спокоен. Уже на площади, обращаясь к палачам, он сказал:
— Господа, вам, надеюсь, сообщили, что я хотел бы умереть первым. Я должен показать пример другим. Продемонстрируйте потом мою голову моим товарищам, пусть они не думают, что я их переживу.
Когда палач поднял его отрубленную голову, чтобы показать ее присутствующим, все увидели, что она презрительно улыбается. Произошло это в 11 часов 55 минут.
Пьер Кадудаль взошел на залитую кровью плаху после Жоржа. Потом наступила очередь Луи Пико, затем и всех остальных, кто приехал в двух первых повозках. Вскоре восемь приговоренных уже были обезглавлены; оставались еще четверо — Девилль, Костер де Сен-Виктор, Лемерсье и Луи Дюкор, вышедшие из третьей, чуть задержавшейся в дороге повозки. Согласно инструкциям, данным палачам, Костер де Сен-Виктор должен был быть казнен последним. Не теряя самообладания при виде гибели одного за другим своих товарищей, он и в столь драматических обстоятельствах нашел место шутке:
— Господа, — обратился он к палачам, — что-то солнце начинает припекать, покончим с этим побыстрее, прошу вас.
Потом он сделал несколько шагов к эшафоту. Его красивое лицо в последний раз повернулось в сторону Тюильри.
— Какая жалость! Такой красивый мужчина! — послышались женские вздохи.