С. Бунтман: Здесь, может быть, не стоит быть столь строгими: в музее, который посвящен войне 1812 года, элементы так называемой наполеоники должны быть, как мне кажется. Это часть общей истории Европы и общей истории мира. Но одно дело — иметь возможность увидеть какой-то предмет, а другое дело — ему поклоняться.
С. Нечаев: Да, у нас фактически создан идол, которому, грубо говоря, в тупую поклоняются миллионы людей.
С. Бунтман: «По-вашему, Наполеон не великий исторический деятель?» — пишет нам Ольга. Или вот здесь написано, что многие видели, как он действительно пожимал руки в чумном бараке. Это видела вся гвардия, есть масса свидетельств его героизма и личной храбрости.
С. Нечаев: Ну и что? Можно к тому же вспомнить, что он даже однажды был ранен в ногу. Ну и что? Конечно, никто же не отрицает…
С. Бунтман: «Он стоял под огнем при Эйлау», — пишет Олег.
С. Нечаев: Никто же и не говорит, что Наполеон был какой-то, не знаю, сумасшедший, или больной, или подонок, который где-то там сидел и все просто про себя выдумывал. Подобные попытки просто обречены на провал…
С. Бунтман: Обязательно должна быть опора.
С. Нечаев: Какая-то опора обязательно должна быть.
С. Бунтман: Обязательно какое-то ядро должно быть в реальности.
С. Нечаев: Ну конечно! Человек, который никогда не написал ни одной строчки своей рукой в принципе, наверное, может претендовать на то, что он великий писатель, но ему, согласись, будет очень трудно это как-то доказать миллионам людей. Надо пусть хоть что-то плохенькое, но написать, а потом, допустим, вложить кучу денег в раскрутку всего этого…
С. Бунтман: В «негров», например…
С. Нечаев: Да, и изображать из себя великого писателя. То же самое и здесь: чтобы быть великим политическим деятелем, чтобы бренд, как мы говорили, стал глобальным и продержался 200 лет, нужно, безусловно, чтобы была какая-то основа.
С. Бунтман: Точно так же, как сейчас вся Франция разбирает по кусочкам, что делает президент Саркози.
С. Нечаев: Сергей, это же все понятно. Сейчас так хорошо разработаны все эти технологии создания брендов из политических деятелей. Тут вопрос в другом: через 200 лет будет ли кто-нибудь помнить про Сарнози? А вот про Наполеона мы уже точно знаем: что прошло 200 лет и про него все помнят: То есть это бренд, который зарекомендовал себя и продержался. А ведь на эту тему тоже есть хорошо разработанная теория — ведь мало создать бренд, надо его еще сохранить. И, кстати сказать, основоположником основных постулатов этой теории поддержания бренда тоже был Наполеон. Известно, например, что во Франции была сотня. Когда Наполеон провозгласил себя императором: он что сделал? Он практически все газеты закрыл, ему не нужен был плюрализм мнений. И во что превратилась французская пресса при Наполеоне? Были его так называемые бюллетени. Там он писал отчет, например, о сражении каком-то — он сам его писал. Совершенно было неважно, что на самом деле происходило. Он издавал это. Потом была единственная газета «Моннтор»: которая это все переписывала и которую в обязательном порядке зачитывали на всех площадях во всех городах. И потом было две-три какие-то придворные региональные газеты, которые просто перепечатывали то, что написано в «Мониторе». Значит, человек, получается, не просто придумывал свою легенду, он еще заботился о том, чтобы заткнуть, грубо говоря, всех оппонентов, которые могли бы сказать, что это не так, Плюс он создавал специальные печатные органы, по которым сейчас… Знаешь, есть такой очень известный историк-наполеонист Жан Тюлар?