Мы уже отмечали, что в изложении мемуаристов история публикации гроссмановского романа выглядит крайне запутанной. Если не вовсе туманной.
Это относится, в частности, к рассказам о важнейших этапах, предшествовавших как публикациям глав романа эмигрантскими периодическими изданиями, так и выходу первой книги. Речь идет о способах отправки фотокопий рукописи за границу и доставке их заграничным издателям.
Причина, конечно, не одна. В мемуаристике весьма часто повествование об увиденном и/или услышанном трансформировано, сообразно аберрации памяти мемуариста. Сознательное искажение — тоже случай нередкий.
Однако важнее другое. Поначалу участники событий, равным образом свидетели, вынуждены были скрывать обстоятельства, связанные с отправкой рукописей и доставкой их заграничным издателям. Ну а когда изменилась политическая ситуация в СССР, свидетельствовавшие избегали подробностей, которые бы противоречили сказанному прежде.
Избежать не удалось. Это и позволяет многое прояснить.
Начнем с отправки рукописей за границу. Есть два основных свидетеля: Войнович и Липкин.
Как выше отмечено, Войнович лишь в 1984 году счел нужным публично заявить, что рукопись попала за границу его стараниями. Так он и ответил намекавшим в эмигрантской периодике на возможность связи публикаций гроссмановского романа с очередной интригой КГБ.
В подробности Войнович тогда не вдавался. Не объяснил, к примеру, откуда у него рукопись Гроссмана.
Почти что пять лет спустя это объяснил Липкин. В послесловии к мемуарам указал, что рукопись сохранил он: «Так за полгода до ареста романа в моем распоряжении оказались три — по числу частей „Жизни и судьбы“ — светло-коричневые папки. Обдумав дело со всех сторон, я решил упрятать папки в одном верном мне доме, далеком от литературы».
Какой «дом» и почему он верен Липкину, а также что значит «далекий от литературы» — не уточнялось. Однако на основании сказанного читатели могли догадаться: хозяин или хозяева жилища, где мемуарист «решил упрятать папки», отнюдь не литераторы. И по этой причине место хранения крамольной рукописи должно было оказаться вне сферы внимания КГБ. Значит, обыск маловероятен.
Предположим, так и было. Далее же Липкин сообщил: «За тремя папками отправилась Инна Лиснянская (я благоразумно считал, что мне туда ехать не надо) и привезла их Войновичу».
Тут ясности нет. Если мемуарист полагал, что за ним все еще следят сотрудники КГБ, получившие задание предотвратить заграничное издание гроссмановской рукописи, так и впрямь не следовало бы приходить туда, где ее прятал. Но тогда непонятно, с какой стати он исключал вероятность слежки за женой. Да и привезти «три папки» Лиснянская должна была ведомому диссиденту, из СП уже исключенному. В данном случае вероятность «наружного наблюдения» — почти стопроцентная.