А. Юингтон убедительно показала, что буалоизм «Двух эпистол» был замешен на формулировках литературно-критических работ Вольтера (см.: Ewington 2010, 18–23): даже нормативная характеристика Буало в «Эпистоле о стихотворстве» восходила к стихам из «Храма вкуса». Эти же строки Вольтера варьировались в незаконченном анонимном послании к начинающему стихотворцу, сохранившемся в бумагах Я. Штелина:
<…> En vain Lomonosoff, le Gigantesque Auteur
Croit [вариант: sans la Fiction]
eblouïr un Lecteur! <…>
Lisez les loix de l’Art! Boileau Guide fidéle
Vous fournit des bons vers la Regle et le Modéle [.]
Formé par ses leçons, arrachez le pinceau!
Pour tracer les portraits de Russie des héros,
Depeignez Woronzow aux couleurs naturelles,
Y méttant de Mecén les beautés immortelles.
Y jettez le grand jour que Rembrand donneroit
Peignant l’heureuse Nuit, dans quelle Elisabeth [<…>]
[<…> Напрасно Ломоносов, гигантский автор,
Думает надутыми словами [вариант: без выдумки]
ослепить читателя!
Читайте законы искусства! Буало, верный проводник,
Даст вам и правила, и образцы хороших стихов.
Следуя его урокам, возьмите кисть
И напишите портреты российских героев.
Изобразите Воронцова подобающими красками,
Добавьте к ним бессмертные красоты Мецената.
Изобразите в ярком свете, подобно Рембрандту,
Ту счастливую ночь, когда Елизавета [<…>]]
(ОР РНБ. Ф. 871. № 101. Л. 1–1 об.; курсив наш. – К. О.)
По всей видимости, это стихотворение было написано при елизаветинском дворе примерно в те же годы, что и «Две эпистолы»: Воронцов постепенно утратил роль главного придворного мецената (и главного покровителя петербургской французской общины) после возвышения И. И. Шувалова в конце 1749 г., и тогда же в литературном окружении Сумарокова зародилась традиция насмешек над «надутым» стилем Ломоносова.
Буалоистские стилистические рекомендации соседствуют во французских стихах с панегирическим заданием: будущему сочинителю предстоит воспеть ночной переворот, осуществленный Елизаветой и ее сторонниками в 1741 г. В «Эпистоле II» авторам од и эпических поэм также предлагаются темы из недавней русской истории:
Великий Петр свой гром с брегов Балтийских мещет,
Российский меч во всех концах вселенной блещет.
<…> двигнут русской славой,
Воспой Великого Петра мне под Полтавой.
(Сумароков 1957, 118, 125)
Упоминания о победах Петра над Швецией хорошо вписывались в панегирическую культуру первых лет елизаветинского царствования, поскольку непосредственно соотносились с победоносной русско-шведской войной 1741–1743 гг. Ломоносов, прославляя этот военный триумф, торжествующе напоминал шведам об их «полтавской ране» (Ломоносов, VIII, 88). В стихах «Эпистолы II» отзывается собственная ода Сумарокова, первоначально озаглавленная «На государя императора Петра Великого» (1743). Воинские успехи первого императора на западе и востоке там превозносятся в следующих выражениях: «Молния в полках летает: / Мечь Российский там блистает», – и далее: «Петр к востоку прелетает / От Балтийских берегов. / Тамо мечь его блистает» (Сумароков 2009, 25 втор. паг.). Показательно, что уже в этой оде Сумароков увязывает отечественную политическую тему с литературным буалоизмом: первая строфа оды 1743 г. была переложена из оды Буало «На взятие Намюра», которая в России считалась образцовой со времен «Рассуждения о оде вообще» (1734) Тредиаковского (см.: Алексеева 1996).