Ил. 1. Тардье. Фронтиспис к «Французскому Парнасу» Титона дю Тийе
В эти же годы при русском дворе складывалась своеобразная вольтеромания, имевшая одновременно литературные и политические измерения. Вольтер был тесно связан с министром иностранных дел Франции маркизом д’Аржансоном, инициировавшим дружественные жесты Людовика XV в адрес России; в 1745 г. писатель составил текст собственноручного и в высшей степени лестного письма французского короля к русской императрице. В том же 1745 г. Вольтер через французского посланника в России Л. Дальона препровождал Елизавете свои сочинения, и среди них «Генриаду» в сопровождении особого посвятительного мадригала. Дальону Вольтер писал: «Mon nom ne luy est pas absolument inconnu puisqu’on m’a assuré que’elle prenoit quelque plaisir à voir représenter mes pièces de téâtre; et c’est probablement monsieur une obligation que je vous ay» ([Мое имя ей уже несколько известно, поскольку меня уверили, что она с удовольствием смотрит мои пьесы; вероятно, сударь, этим я обязан вам] – Voltaire 1970, 273; о переписке Вольтера с Дальоном см.: Шмурло 1929, 36–37; Mervaud 1996, 104–105). Весной 1746 г. сбылось еще одно пожелание Вольтера: по инициативе Дальона и при поддержке вице-канцлера М. Л. Воронцова он был избран почетным членом петербургской Академии наук (см.: Князев 1948, 309–311). В апреле того же года в годовщину коронации императрицы на петербургской придворной сцене исполнялась трагедия Вольтера «Меропа», сюжет которой без труда проецировался на историю восшествия Елизаветы на престол (см.: Осповат 2009б).
Культурный обиход двора составлял ближайший контекст эстетических суждений Сумарокова. В примечаниях к «Двум эпистолам» он именовал Вольтера «великим стихотворцем» и объявлял, что «„Генрияда“<…> есть некое сокровище стихотворства». В «Эпистоле II» он хвалил «Меропу»:
«Меропа» без любви тронула всех сердца,
Умножив в славу плеск преславного творца:
Творец ея нашел богатство Геликона.
(Сумароков 1957, 126, 121)
Еще одна трагедия Вольтера, «Альзира», которую Сумароков тут же именует «Вольтеровой короной», многократно исполнялась на русской придворной сцене начиная с 1746 г. В репертуар петербургской придворной труппы входили в конце 1740‐х – начале 1750‐х гг. и другие драматические сочинения, с похвалой упомянутые в «Эпистоле II»: «Тартюф» Мольера, «Женатый философ» Ф. Детуша и «Митридат» Расина (см.: Всеволодский-Гернгросс 2003, 147–148, 152). Придворный либреттист Дж. Бонекки, сочинивший в 1747 г. одноименную оперу, свидетельствовал, что в Петербурге «славная трагедия „Митридат“, сочиненная Г. Расином <…> есть всем довольно известна» (Старикова 2003, 124). Однако именно Вольтеру принадлежало узловое место в системе придворного вкуса, оформлявшегося «Двумя эпистолами» и сплавлявшего воедино литературную традицию, культуру великосветского досуга и панегирический язык политических торжеств.