И вон она, та самая новогодняя ёлка, вся в игрушках и со включенной гирляндой огоньков, и коробки под ней. Вон та, самая нарядная. Николай рассмеялся и подбежал к праздничному дереву. Не сразу понял, что не так.
Понял, когда взял коробку — увидел свои руки. Это не руки взрослого человека — руки ребёнка. Николай оглянулся — в слабом, но явном отражении в стеклянных дверцах книжного шкафа он увидел себя-тогдашнего. Очень мило. Сейчас ему снова восемь лет?
Но при этом мыслит он как тот самый Николай, который не так давно сидел на диване, с Сашей, и…
Николай осторожно открыл ту самую коробку — ну да, она, зрительная труба — наблюдать за небесными телами. Недолог был её век, меньше двух лет — потом, во время одного из походов с отцом, утопил её в болоте — но запомнил эту трубу на всю жизнь. Дед, помнится, сшил для неё чехол с ремнём — вот он, здесь же, в коробке. Николай улыбнулся, бережно взял трубу — пальцы тут же вспомнили ощущения от её поверхности, рифлёную поверхность той ручки, которой настраивается резкость, сизый блик линзы объектива. И запахи — кожаный чехол, сталь, всё остальное — всё вернулось.
— Коля?!
Показалось, что зовут с кухни. Николай положил трубу в чехол, а чехол повесил через плечо, уже привычным движением. И побежал на кухню. Уже и забыл, как приятно было носиться по дому (пока взрослые не видят).
Он подбежал к окну на кухне (это другая кухня — тоже из прошлого). Во дворе, на расчищенном от снега пространстве, стояла ещё одна ёлка — высокая, макушка поднялась до четвёртого этажа — и там, снизу, ему махали. Николай тотчас узнал обоих своих закадычных друзей, Алексея — Лёшку — и Сергея, с которыми они и учились вместе, и часами играли во дворе и поблизости. Туда, на улицу!
Николай не удивился, увидев, что на шее его, на прочной нейлоновой ленте, висит ключ от дома — единственный способ не потерять его. Не удивился, что его тогдашняя зимняя одежда и обувь там же, где они всегда были в то время и в том месте. Осторожно запер двери — родители спят, зачем их будить — ещё запретят на улицу выходить, ведь уже поздно!
И только выбежав из подъезда, вдохнув чистый морозный воздух, напоенный радостью и сиянием праздника, Николай вспомнил, что теперь-то уж точно он не опасался бы гнева родителей.
Никого! Ярко горят фонари и гирлянды на дворовой ёлке — горят фонари над козырьками подъездов, почти все окна освещены — и там то и дело видны человеческие силуэты. Вот оно как! Но на улице — никого.
— Лёшка? Серёга? — позвал Николай, так пока и не привыкнув к своему “новому старому” голосу. — Вы где?!