БОНДЖИ: …и свободным от него.
ИМБИРЕК: Мы согласились друг с другом буквально во всем. Мы оба считаем, что женщина с маломальским норовом и характером не должна выбирать между браком и карьерой: она может их совмещать. Это трудно, но вполне возможно.
БОНДЖИ: Но еще труднее совмещать отсутствие брака с отсутствием карьеры.
ИМБИРЕК: Между нами возникла удивительная духовная связь. Думаю, он без ума от меня. Постоянно хватал меня за задницу и говорил, что я не такая, как все. По-моему, он почуял во мне бунтарку. Я бунтовала с самого детства. Помню, когда отец велел мне собирать игрушки, я топала ногой и два раза говорила «Нет!», а уж потом собирала. Ох, какой я была врединой! В последний раз я взбунтовалась против религии моего детства. Раньше я была высокой англиканкой.
БОНДЖИ: А сейчас кто?
ИМБИРЕК: Низкая. (Доверительно.) Знаешь, иногда я даже сомневаюсь в Троице.
БОНДЖИ: Ты о Мужиках, Деньгах и Ебле?
ИМБИРЕК: Нет, об Отце, Сыне и Святом Духе. А ты какого вероисповедания?
БОНДЖИ: Была католичкой, но отреклась, когда начались разговоры о том, чтобы понизить в должности Деву Марию.
Появляется РАССЕЛЛ, элегантный мужчина лет тридцати.
РАССЕЛЛ: Ах, я вижу, ма птит Эмбэр ждет в жадном предвкушении, когда Великий Рюсель приготовит ля кюизин экстраординэр!
ИМБИРЕК (смеется): Ты чокнутый!
БОНДЖИ: Это что, мой жеребец?
ИМБИРЕК: Да, это Расселл. Расселл, у меня для тебя сюрприз: это Бонджи Перес, и она ужинает сегодня с нами.
РАССЕЛЛ: Чудесно. Всегда рад познакомиться с очаровательной юной леди.
БОНДЖИ: Лишь бы вам было приятно.
ИМБИРЕК: Бонджи, ты будешь в восторге от того, как Расселл готовит: он — натуральный шеф-повар.
РАССЕЛЛ: Как вы знаете, лучшие повара — мужчины. Это будет мужественный ужин — такой, с волосатой грудью, никакой скуки и изнеженности. Это будет ужин, словно созданный для флирта и романтики. Разгадка мужской кухни — алкоголь: обертона бренди и унтертона рома и вина. Вообразите: сладострастные холмики жирного картофельного пюре, омытого ромовой подливкой, стекающей на взбитую спаржу, которая нежно ласкает вымоченного в вине кальмара, трепещущего в желе. А на десерт…
БОНДЖИ: А мы не окосеем до десерта?
РАССЕЛЛ: На десерт…
БОНДЖИ: К тому времени мы все уже кончим.
РАССЕЛЛ: На десерт…
БОНДЖИ: Ромовая баба, что же еще?
РАССЕЛЛ: Вы когда-нибудь бывали на таком ужине?
БОНДЖИ: Не помню, но, возможно, я вытеснила его из сознания.
ИМБИРЕК: Где ты достал трепещущего кальмара?
РАССЕЛЛ: Он трепещет только в желе.
ИМБИРЕК: Изысканный образ. Расселл, ты подлинный художник.
РАССЕЛЛ: …а также блестящий острослов. Я изучил от корки до корки несколько книг по юмору и получил очень высокий балл на юмористическом экзамене, так что уверяю вас: я просто умора! Кроме того, я великолепный собеседник, однако не стоит судить о моей способности поддержать беседу по моим словам: я не спешу раскрываться перед людьми, поскольку, если честно, они этого не заслуживают. Одна из других моих интересных черт — сильная озлобленность и, я бы еще добавил, обеспокоенность. Я полагаю, в нашем очень быстро, даже