Содержимое консервных банок начало булькать и шипеть. Бодра лезвием ножа осторожно помешивал его.
— Что вы знаете о войне? — спросил он.
И тотчас же пожалел, что задал такой неудачный вопрос. Не так следовало начинать.
Парни сразу же отвернулись от огня, словно вдруг заметили что-то на безжизненной местности. Этот вопрос оскорбил их, так как поставил под сомнение именно то, во что они верили и что хотели доказать. Они верили: чтобы разбираться в войне, достаточно решимости и отваги. Они верили, что и одна винтовка — грозное оружие, если она находится в руках смелого, что их не одолеет никакая сила, что они вынесут все или, по крайней мере, способны на большее, чем уставшие, постаревшие за годы войны солдаты, которые все время отступают.
— Господин унтер-офицер, вы слышали когда-нибудь о Марафоне? — спросил Вереш.
Бодра никак не мог вспомнить, с чем связано это иностранное слово. В голове у него засело множество русских, украинских и русинских названий от Милитиново до Лавочне и Рахо. Он мог бы без запинки перечислить добрую сотню их, но Марафон… Впрочем, когда-то он слышал это слово. Что же это? Гора? Река? Фамилия человека?
— Вы ведь учились в школе?
«Ну и наглец же этот Вереш! Ну ничего! Придет время — я его проучу».
— Кончил четыре класса.
— Там это тоже проходят. Везде, где преподают мировую историю. Просто этого нельзя выбросить из истории. При Марафоне греки остановили превосходящие силы персов и разбили их.
— А, вспомнил! Марафонский бег!
— Важна была победа. Бег был после, когда нужно было принести известие о победе.
— Да…
— Словом, ничего невозможного нет.
— Нет?..
Бодра сердился на себя за то, что плохо соображал.
«Так ничего не добьешься. Начнется спор: я скажу — черное, а парни скажут — белое. И так до хрипоты. Но бросить их здесь жалко. А вдруг они сейчас спросят, что я знаю о войне? Что я отвечу? То, что им давно известно? Что война — это фронт, смерть, разрушение, раны, страх, голод, вши, когда баня и чистая постель кажутся даром божьим? А если еще посчастливится выпить да переспать с женщиной, то и мечтать больше не о чем! Или сказать им, что война прежде всего ремесло, искусство — очень опасное, трудное, страшное искусство, которому нужно долго и много учиться? У войны своя теория и практический опыт, приемы, навыки и даже трюки, как и в любой другой профессии. Чем дольше человек воюет, тем лучше разбирается в войне. При условии, если остается в живых… И особенно, если он становится победителем. Многие офицеры говорят, что в этой войне идет спор о принципах, о тысячелетних идеалах, которые не потускнеют, даже если их на время втоптать в грязь. Однако я и мои товарищи знаем по опыту, что поражение губит не только надежды, но и смысл самого дела. Побежденному ничего другого не остается, как спасать собственную шкуру — каким угодно способом, подчас с отвращением и стыдом, но спасать».