— А почему так называют? — спросил Яри.
— Рассказывают, что когда-то, давным-давно, сюда приходила молиться королевна. Но это так только, сказка.
— Нет, — вдруг сказала усталым низким голосом девушка, — это не сказка, а чистая правда. Господин горозийский священник даже имя той королевны знает.
Старик безнадежно махнул рукой:
— Ладно, бог с ним. Я не об этом хочу сказать, а о «скамеечке» той. Если на нее взобраться, оттуда все видно кругом. Вокруг горы расположены три маленьких села: Черхаза, Миклошд и Гороза. Возле одного из них и находится венгерская рота.
— А высокая эта гора? — спросил Бодра.
— Метров триста. Но я вам покажу тропку, по которой от дома можно подняться туда.
— А части, — спросил Вереш, облокотившись на стол и нагло глядя на Бодру, — которые честно выполняют свой долг, где?
Старик перевел взгляд с унтер-офицера на парня и спросил:
— Ты сам-то откуда?
— Из Дерчхазы.
— Тогда тебе все равно, где какая часть стоит. В Дерчхазу вчера в полдень вошли русские.
— Нет!
— Сам увидишь, если попадешь туда.
Вереш сразу же сник. Он попросил у старика закурить, но руки не слушались его, и он никак не мог свернуть цигарку. Тогда он вышел на мороз и некоторое время шагал по двору. Когда он вернулся в дом, глаза у него были красными. Но он все-таки держался: сидел прямо и даже пытался разговаривать.
Старик не обращал на него внимания.
Салаи так уставился на свой вещмешок, будто хотел разглядеть его содержимое сквозь толстую парусину.
— По мне, — проговорил старик, — так вы в надежном месте. Я сена нанесу в кладовку побольше, дверь в кухню оставлю открытой, чтобы тепло шло. Там вы выспитесь, как на ладони у непорочной девы Марии. Постараюсь и еды какой-нибудь достать, а о плате потом договоримся.
Салаи молчал. Он приложил ладонь к больной щеке и не шевелился, словно заснул.
— В этом вещмешке наверняка есть что-нибудь такое, — громко продолжал старик, — что ни к чему вам, солдатам.
Салаи и на это ничего не ответил. Голова опустилась еще ниже, и его снова вырвало. Он с трудом встал и пошел к карабину.
— Не могу! — крикнул он. — Я больше не могу!
Бодра вскочил и удержал его, прежде чем он доковылял до оружия.
— Это от тепла, — проговорил Салаи. — Снова ужасные боли. Если бы ты знал, как это больно! — И он заплакал навзрыд, отчего его большая опухоль заходила вправо-влево по лицу. — Ты мне всю дорогу помогал и теперь не хочешь бросить. Не быть мне человеком! Застрели меня, дружище! Все лицо словно собаки рвут на части, а теперь боль до плеча дошла.
Старик сокрушенно покачал головой.
— Антонов огонь! — тихо вымолвил он. — Так мы его называли в первую мировую. Все тело от него горит.